Утром просыпаюсь с безумным приступом мигрени и расстройством желудка. Анна заставляет меня проглотить тарелку риса, который я жую безо всякого удовольствия, посылая ругательства треклятому дракону, который, конечно же, сейчас насмехается надо мной. В полукоматозном состоянии иду дальше. Неторопливо спускаюсь к национальному заповеднику Пампа-де-Галера, в котором водятся ламы-викуньи. За мех этих изящных родственниц верблюдов браконьеры дерут баснословные суммы. Из тонкой шерсти, снятой с их пушистых спинок, выделывают самую дорогую пряжу в мире. В элитном обществе изделия из этой шерсти производят настоящий фурор. Почему-то я улыбаюсь, глядя на то, как эти трогательные хрупкие «верблюжки» щиплют сухую высокогорную травку. Скоро их нежная шерстка уютно устроится на аппетитной груди женушки какого-нибудь женевского банкира.

А в долине под лучами солнца пригрелись цветы всех видов и мастей. Красочная жизнь разворачивается и на главных улицах деревушек, которые застроены маленькими домиками, разбросанными между скалистыми горами. Кухоньки здесь располагаются в отдельных постройках, и хозяйки уверенно снуют посреди бастионов чугунков, кастрюль и поварешек, развешанных над очагом. Густой дымок клубится над глиняными и соломенными крышами. Слышно, как поют птицы. Вдали какая-то женщина тянет за собой корову; другая окликает меня на кечуа, древнем диалекте инков, который я не понимаю. На ней крошечная шляпка, и она сильно смахивает на мою покойную бабушку. Девчушке с пунцовыми щечками она протягивает чашку с чем-то белым и вязким, похожим на молочную рисовую кашу. Эти очень личные сценки из чужих жизней провоцируют у меня очередной приступ ностальгии. Очень хочется остановиться и остаться здесь, поселиться среди душевных и миролюбивых людей. Здесь повсюду течет жизнь, наполненная нежностью и спокойной силой, и именно здесь, в сердце огромных гор, глядя в глубокие миндальные глазки этой девочки, маленькой дочери Анд, я пребываю в полном согласии с мирозданием.

Вот только… Хотя моя душа чувствует себя здесь прекрасно, тело никак не хочет мириться с высокогорным климатом. В животе то и дело нестерпимо жжет, и вновь начинается диарея. Работники местной транспортной компании подбирают меня по дороге возле Пукьо совершенно больного и разбитого. Следующие пару дней я отлеживаюсь на кушетке, постоянно вздыхая и не переставая стонать. Но едва возвращаюсь к жизни, как один из моих спасителей тащит меня в ресторан, где Лаура и Соломон, владельцы заведения, устраивают для меня настоящий пир, остатки которого перекочевывают в мою колясочку. Лаура заметно тревожится из-за моего самочувствия. От плато Наска я прошел всего порядка ста сорока километров, но пока еще не столкнулся ни с настоящим дождем, ни с порывами ветра… Присев напротив, Лаура трогает меня за плечо и шепотом раскрывает один страшный секрет. Давным-давно часки, знаменитые курьеры инков, в чьи обязанности входило доставлять подарки и письма с одного конца империи на другой, чтобы справиться с холодом, голодом и прочими неприятностями, которые могут застигнуть путника в горах, жевали листья коки. Говорят, что только благодаря своим верным часки инки могли каждый день наслаждаться свежей рыбой, доставленной с тихоокеанского побережья…

— И ты тоже часки, — продолжает она, — ты несешь людям послание мира.