— Ты оставил сына в Помпеях? Как это случилось? Ведь я доверил тебе, старому человеку, своего единственного сына. Ведь ты друг наш, Евтих. Как же ты оставил сына в Помпеях, а сам вернулся? Что бы ты ни сказал мне, Евтих, ничто не будет оправданием, потому что ты уехал вместе со Стефаном, а вернулся без него. Или, может быть, он заболел?..

— Читай — и узнаешь, — ответил Евтих. — Ты говоришь со мной, Мерула, так, будто бы я оставил в чужим городе грудного младенца. Но у тебя ведь взрослый сын, грамотный человек. Он отлично выполнил поручение. Побывал у пекарей, у эдилов. Мы вместе с ним сделали все, как было предусмотрено и указано нам господином. Твой сын имеет разум. Правда, он вел себя странно. В тот вечер, когда мы зашли в харчевню у дороги поесть перед сном, я и погонщики, уставшие за весь день, предвидя трудный путь, поспешили на ночлег. А Стефан пожелал еще посидеть немного, поболтать за чашей вина с молодыми людьми, которые сидели рядом. Вот там он и остался. А потом ночью разбудил меня, сунул мне деньги, завернутые в тряпку, и вот эту вощеную дощечку. Читай, Мерула. Она тебе кое о чем расскажет.

Слушая Евтиха, Мерула в то же время читал и перечитывал вощеную дощечку, но, ничего не поняв из этой записи, он развернул тряпку и вынул деньги, словно эти деньги могли объяснить ему загадочный поступок сына*

— Может быть, ты скажешь мне, Евтих, что это за деньги? Это из тех, что получены за зерно, что ли?

— В том-то и дело, что это деньги Стефана. Он их получил за что-то и прислал тебе. Он говорил о том, что хочет поскорее передать тебе деньги, предназначенные для устройства пекарни.

— О том же он пишет на дощечке… Но ни слова о том, когда он вернется, где взял деньги, где он. Почему он ночью принес тебе деньги? Куда он ушел? Как же ты не узнал, Евтих? А может быть, кто-то увел моего сына?..

— Помилуй, Мерула! Как ты можешь говорить такие страшные слова мне, Евтиху, который учил грамоте твоего маленького сына, который любит его так, будто это мой собственный сын! Он был со мною все дни, и только в этот злосчастный вечер, когда мы после ужина покинули харчевню, мы расстались. После ужина я, вместе с погонщиками, ушел на постоялый двор, а Стефан сказал, что хочет еще посидеть в харчевне. Когда я уже сквозь сон услышал его голос, я понял, что должен тебе передать все это. Я думал, что утром увижу Стефана и обо всем как следует расспрошу. Я не подумал о том, что не найду его больше. Я искал его несколько дней… Я обошел все улицы, все харчевни и постоялые дворы, я повидал мимов и акробатов, всех бродячих фокусников, которые потешают помпейцев… Что мог я еще сделать, чтобы найти его? Посмотри мне в глаза, Мерула, и ответь — что я мог сделать?

Евтих понимал, что говорит эти слова напрасно, потому что Меруле нечего ответить и потому что смотреть в глаза он не может — он плачет. Слезы градом текут по морщинистому лицу Мерулы, и гримаса страдания исказила его доброе лицо.

— Как ты думаешь, Евтих, может быть, мальчик продал себя За такую малость? Нет, нет! Он не так глуп. Он не мог продать себя в рабство, чтобы на эти деньги купить нам пекарню. Без него нам ничего не нужно. Я тотчас же отправлюсь в Помпеи, — сказал решительно Мерула. — Я сообщу Клеиде о нашем великом несчастье и, не теряя ни минуты, поспешу туда, где должен быть мой сын. Я найду его во что бы то ни стало! Великое горе у Мерулы!.. После великой радости освобождения — великое горе…

Когда вилик Мерула с воплями отчаяния и криками «Беда случилась! Беда случилась!» ворвался в свой мезонин и протянул жене дощечку с письмом Стефана, жена стала поспешно собирать мужа в дорогу. Причитая, обливаясь слезами, распустив волосы и разрывая на себе, одежду, Клеида звала сына.