— Знаю, — поспешно сказал я. — Недоумевал. Печалился. Слышал и о твоем возвращении. Но вот встретиться как-то не довелось.

— Могу объяснить, почему так случилось. На Севере надолго задержался, полюбил я его, нелюбимого. Это раз. И еще лет на десяток задержался бы там, если б Андрюха Булатов не бомбардировал меня письмами и телеграммами. В конце концов он перетащил меня сюда, квартиру дал… С ним одним только и общался… В ту пору он был меньше занят, чем сейчас…

— И теперь дружите?

— Давненько мы подружились. Еще с первой пятилетки. Андрюха фезеушником был, а я мастером-наставником. И не думал я, и не гадал, это самое, что станет он командовать мировым комбинатом. Просто помогал парнишке мозоли набить да рабочую хватку и смекалку нажить. Рабочий фундамент всякому нужен, без него не станешь ни мировым, ни рядовым директором.

— Ну, а какой он сейчас, бывший Андрюха?

— Наш комбинат впереди всех заводов Донбасса, Урала, Сибири. Флагман! Выполняет и перевыполняет. Тебе это известно.

— Я не план имел в виду.

— А что?

— Отношение Булатова к людям и отношение людей к нему.

— Людей на комбинате великое множество. Десятки тысяч с гаком. И все разные. Директор не может нравиться каждому, даже если он, это самое, с золотым сердцем и у него семь пядей во лбу. У того не бывает врагов, кто ничего не делает, ни за что не отвечает. Подымим, а?

— Давай.

Курим. Егор Иванович посмотрел на меня, покачал головой:

— Сигарету ты, Саня, неумело держишь. Затягиваешься отчаянно. По всему видать, недавно в курильщики записался.

— Со вчерашнего дня.

— От горя какого-нибудь? От неудачи? Или так, это самое, чистое баловство?

— Баловство. Как твоя семья, Егор?

— Была да сплыла. Бобылем живу. В двух комнатах с балконом на восход солнца, с газовой кухней и ванной. Сам готовлю. Сам за собой убираю. Сам себе байки и сказки рассказываю. Сам себя подковыриваю и пилю тупой пилой. Слава богу, это самое, роскошно существую…

И после этих слов говорливый мой собеседник замкнулся надолго. Я сбоку смотрю на него, вспоминаю свои встречи с ним. Особенно памятно лето 1933-го, когда я был «легким кавалеристом». Меня нежданно-негаданно вызвали в городскую Рабоче-Крестьянскую инспекцию и поручили срочно собрать данные о знатном землекопе Максиме Неделине. Он, как и другие коммунисты, должен был вскоре предстать перед комиссией по чистке партии.

Не вовремя и не к месту вторгся в мою жизнь этот Максим Неделин — в самый разгар институтской экзаменационной сессии. Надо было наотрез отказаться от высокой чести, а я, дурень, возгордился доверием. Целых полтора месяца я собирал материал о Максиме Неделине. Где и когда родился, какого происхождения, когда прибыл на стройку, где и как начал работать. И еще сотни и сотни других данных. Его жизнеописание, составленное мною со ссылками на документы, заняло пятьдесят семь страниц. В один прекрасный день они оказались на столе ответственного товарища из комиссии по чистке Егора Ивановича Катеринина. Он полистал мой нелегкий труд и рассмеялся. «Ну и размахнулся ты, Саня! Писателем себя вообразил. Мы поручили тебе проверить автобиографию Неделина, написанную им, когда его принимали в партию, а ты настрочил целый роман о его жизни. Забери, брат, эту писанину и сократи ее до двух-трех страниц». Так я и сделал.

Ах, как вовремя и к месту появился сейчас на моей дороге Егор Иванович! Вот с кем я могу и о делах, и о душе своей поговорить… Ведь он лучшее воспоминание моей юной жизни.

Не оборачиваясь ко мне, глядя на дорогу, Егор Иванович строго сказал:

— Ты вот смотришь на меня и думаешь: первостроитель, мастер, начальник автохозяйства, помощник начальника строительства, партработник, а теперь, это самое, таксист.