Улыбнется — и мигом все пещерное бесследно, как окалина, слетает с лица. К сожалению, он не знает, как хороша, человечна его улыбка, и потому редко ею пользуется.
Мартен для Тестова давно стал родным домом, а люди, работающие в нем, — друзьями, товарищами, побратимами. Ради них он работает и живет. С утра до вечера только и делает что заботится о них. Рук не покладает.
На комбинате добрая сотня неплохих рабочих столовых, но в главном мартене — одна из лучших, если не лучшая. Двухэтажная, как кафе на столичной улице Горького. Стены облицованы молочным кафелем. С потолка свисает богатая люстра. Столы покрыты цветным пластиком. Еда разнообразная, вкусная, недорогая. Овощей вдоволь. Фрукты не редкость. Очередей нет. Чистота. Порядок.
В главном мартене и красный уголок отличный. Большой читальный зал с пурпурными шелковыми полотнищами на окнах, с гигантскими фикусами по углам. Вдоль стен полированные книжные шкафы без замков и без запретительных надписей: «Не трогать!» Открывай любой, бери техническую книгу, роман. И тут Тестов поработал. Вошли недавно в строй великолепные душевые. Нажимал Тестов на администрацию, чтобы она раскошелилась, резко улучшила, в соответствии с веком научно-технической революции, бытовые условия рабочих, — и добился своего.
Безропотно тянет нелегкий свой воз Тестов, вол, не чувствующий ярма. Устраивает сталеваров в санатории, дома отдыха, а их детей в пионерские лагеря, в оздоровительные пансионаты. Вручает в торжественной обстановке ордера на квартиры. Посвящает в рабочие вчерашних десятиклассников. На свадебных церемониях поздравляет новобрачных, преподносит им памятные подарки, толкает застольные речи. Выдает оказавшимся на мели единовременное денежное пособие. Хоронит умерших пенсионеров. Выступает с праздничной трибуны. Митингует. Рапортует. Составляет резолюции. Готовит решения.
Особое внимание уделяет Тестов социалистическому соревнованию. Этот участок своей деятельности он считал главнейшим. Никому его не передоверяет, так как уверен, что только он может руководить им правильно.
Уверен он и в том, что знает лучше любого сталевара, как тот должен жить, работать, отдыхать, и потому обижается, когда его доброе намерение не оценивается должным образом.
Вот к этому весьма авторитетному товарищу Тестову, единомышленнику в борьбе за правильную линию жизни, линию горкома партии, и пожаловал Пудалов. Выложил на стол свое взрывоопасное сочинение и веско сказал:
— Моя статья о безобразном выступлении Людникова на юбилее нашего славного ветерана! Познакомьтесь, Матвей Григорьевич.
Тестов прочитал пять машинописных страниц и крепко пожал Пудалову руку.
— Ве-ли-колепно! Так говорю я. Так скажут и в горкоме. Наповал уложили распоясавшегося молодчика. Где вы собираетесь печатать статью? В многотиражке? Или в городскую газету понесете?
— Пусть опубликует ваша «Мартеновка».
— Ну, зачем же скромничать? Статья Пудалова украсит городскую и областную газеты.
— Сначала должна появиться в стенной. Так надо!
— Ну, раз надо… Вам, журналистам, виднее.
— Кто редактор «Мартеновки»?
— Грибанов. Подручный Людникова… Я с ним потолкую.
Так была решена судьба сочинения Михаила Пудалова.
Валя сдала документы, оформилась по всем правилам, побеседовала, как полагалось, с начальством рангом пониже Людниковой, приняла объект, поговорила с бригадирами и приступила к исполнению обязанностей прораба стоквартирного дома на улице Степана Разина. Исполнилось то, о чем мечтала чуть ли не с детства: стала полноправным строителем. Вступила на дорогу деда, отца. Ее называют теперь товарищ прораб.
Много дел обрушилось на нее в первый же рабочий день. Принимала панелевозы. |