Заглядывая мне в лицо своими добрыми глазами, служанка спрашивает:

— Може, хочете кушать? Там один каклет… ув буфет… Га?

— Нет, я обедала… А как ваше имя? — спрашиваю я.

— Ой, не надо! — пугается старуха.

— Почему?

— Вы будете с мене смеяться… — И, неожиданно застыдившись, она даже прикрывает лицо передником.

— Я не буду смеяться… Скажите!

— Мой имя «Дубина».

Никогда я такого имени не слыхала! То ругательство, а не имя. А старуха, видя мое изумление, объясняет:

— От так… Скольки я живу, — много лет! — все Дубина и Дубина! «Ой, что это за дубина — молоко убежал! Ой, дубина, мясо сгорел! Дубина, обед готов? Дубина, ты купил курицу или ты не купил курицу?» И, знаете, — она тихонько смеется, — я тоже так теперь говорю. Прихожу домой с базар, стучу в дверь, — оттуда спрашивают: «Кто там?» А я говорю: «Это я, Дубина…»

— Так это же не имя! — пытаюсь я объяснить.

Она тихонько смеется про себя.

— А я привык, — говорит она. — От я пошел у полицию… насчет паспорт… Околоточный кричит: «Бася Хавина! Бася Хавина! Игде Бася Хавина?» А я сижу, я забыл (она произносит «забул»): Бася Хавина — это же ж я! Я сидел, думал, околоточный меня позовет: «Игде Дубина?» Я привык…

— Я вас буду Басей звать, — говорю я.

Она осторожно гладит меня по голове:

— Как себе хочете, барышня…

— Бася, мой папа не позволяет, чтоб меня «барышней» звали. И мама тоже не позволяет. Я не барышня, я — Сашенька…

— Шасинька… — повторяет она и вдруг прижимает к себе мою голову. — Шасинька…

В эту минуту возвращается домой бабушка. На наши головы — Басину и мою — изливается целый ливень вопросов, на которые бабушка вовсе не требует ответа. Упреков, на которые она не ждет оправданий или извинений. И, наконец, просьб и приказаний, которые бабушка тут же берется исполнять сама.

— Китценька моя! — радуется она мне. — Ты здесь?

— Да, — начинаю я, — я пришла потому, что папа…

— Что папа? — пугается бабушка. — Он, сохрани бог, заболел?

— Нет, что ты, бабушка! Папа здоров, только он мне сказал, что мама…

— Боже мой! — перебивает меня бабушка. — Что с мамой? Что ты меня мучаешь? Что с мамой?

Тогда я выпаливаю быстро, залпом, чтоб не дать бабушке перебить меня:

— У мамы болит горло, называется «ангина», она скоро поправится!

Бабушка на секунду замолкает. В глазах у нее какая-то мысль, которою она со мной не делится. Но тут же она обращается к Басе по-еврейски:

— А что с самоваром? Он стоит себе в углу, как городовой, а людям пора чай пить!

Но самовар не стоит в углу, как городовой, — он работает, он вот-вот закипит!

Бабушка в своей хлопотливости делает сразу сто дел. Она развязывает ленты своей шляпки, влезает на табуретку, достает из буфета варенье и свежеиспеченный пирог «струдель», приносит из кладовки печенье, пряники. Блюдца, чашки, ложечки — все вертится в бабушкиных руках, как у фокусника: быстро, ловко, точно.

— Такая гостья! Такая гостья! — не перестает ахать бабушка.