Когда я прибыл, Лхакпа Чхири и Арита все еще усердно трудились над платформой для четвертой палатки, поэтому я снял рюкзак и помог им рубить лед. На высоте 7300 метров я смог сделать только семь-восемь ударов ледорубом и должен был пару минут переждать, чтобы восстановить дыхание. Нет нужды объяснять, что мой вклад в общее дело был незначительным и потребовалось еще около часа, чтобы завершить эту работу.
Наш крошечный лагерь, расположенный на незащищенном карнизе на тридцать метров выше палаток других экспедиций, являл собой захватывающее зрелище. В течение нескольких недель мы трудились в каньоне; теперь, впервые за всю экспедицию, открывающаяся взгляду перспектива состояла большей частью из неба. Стаи невесомых кучевых облаков быстро двигались под солнцем, окружающий ландшафт покрывался то их переменчивыми тенями, то ослепительным светом. Ожидая прихода своих товарищей по команде, я сидел, свесив ноги над пропастью, изумленно глядя на облака, обозревая стоявшие внизу вершины высотой 6700 метров и выше, которые месяц назад возвышались у нас над головой. Наконец-то я ощутил, что действительно нахожусь рядом с крышей мира.
Вершина, однако же, по-прежнему была наверху, на расстоянии вертикальной мили, увенчанная нимбом из конденсата, сдуваемого штормовым ветром. Но даже притом, что верх горы обдувался ветром, несущимся со скоростью в добрую сотню миль в час, воздух в третьем лагере едва колыхался, и с течением дня я стал чувствовать, что все больше и больше пьянею от бешеной солнечной радиации, — во всяком случае, я надеялся, что меня развезло от жары, а не от начинающегося отека мозга.
Высокогорный отек мозга (ВОМ) случается не так часто, как высокогорный отек легких (ВОЛ), но он представляет большую опасность для жизни. Высокогорный отек мозга является тяжелым заболеванием, он случается, когда пораженные кислородным голоданием кровяные сосуды головного мозга начинают пропускать жидкость, приводя к серьезному опуханию мозга, которое происходит почти при полном отсутствии симптомов болезни. Когда повышается внутричерепное давление, двигательные и умственные реакции ухудшаются с ужасающей скоростью — как правило, обычно в течение нескольких часов, а то и меньше, и часто жертва даже не замечает изменений. Следующей ступенью является кома, а затем, если срочно не эвакуировать больного на меньшую высоту, наступает смерть.
Мысль о высокогорном отеке мозга засела у меня в тот день в голове, потому что два дня назад клиент Фишера по имени Дейл Круз, сорокачетырехлетний дантист из Колорадо, был спущен вниз с серьезными симптомами этого заболевания прямо отсюда, из третьего лагеря. Давний друг Фишера, Круз был сильным и очень опытным альпинистом. 26 апреля он поднялся из второго лагеря в третий, заварил чай себе и своим товарищам по команде, а затем прилег в палатке подремать. «Меня свалил сон, — рассказывает Круз, — и я проспал почти двадцать четыре часа, до двух часов следующего дня. Когда наконец меня кто-то разбудил, окружающим сразу же стало очевидным, что мои мозги не работают, хотя мне так не казалось. Скотт сказал мне: „Мы должны сейчас же спустить тебя вниз“».
Крузу было невероятно трудно даже попытаться одеться. Он надел свою альпинистскую «упряжь» наизнанку, так, что мог из нее вылететь, и не застегнул пряжку; к счастью, Фишер и Нил Бейдлман заметили это до того, как Круз начал спуск. «Если бы он попытался спускаться вниз на веревке в таком виде, — говорит Бейдлман, — то немедленно вылетел бы из своей упряжи и свалился бы к подножию стены Лхоцзе».
«Было такое ощущение, как будто я очень пьян, — вспоминает Круз. — Я не мог идти, не спотыкаясь, и совершенно потерял способность думать или говорить. Да, это очень странное чувство. У меня в голове было несколько слов, но я никак не мог сообразить, как мне их произнести. Поэтому Скотт и Нил должны были одеть меня и убедиться в том, что альпинистская упряжь на мне в порядке, затем Скотт спустил меня вниз по перилам». |