Полиевктъ удивился и долго стоялъ, какъ-бы пораженный, и наконецъ спросилъ:

— Да подобаетъ-ли вамъ, Леонидъ Платонычъ, такая компания? Вѣдь хоть и управляющий онъ, а простонародный человѣкъ. Давеча вижу я, онъ вдругъ въ руку сморкается, извините за выражение.

— Ну, что тутъ разговаривать! Позови… — сказалъ Сухумовъ, сморщившись.

— Воля ваша, а только онъ и разговоровъ настоящихъ господскихъ не понимаетъ.

Полиевктъ сходилъ къ управляющему и вернулся со скатертью, чтобы накрыть столъ для чая.

— Придетъ-съ. Рядиться началъ. Сапоги чиститъ, чтобы переодѣться изъ опорокъ. Вотъ какой онъ человѣкъ: въ опоркахъ на босу ногу дома ходитъ. А вы его гостемъ звать!

— Ну, не ворчи, не ворчи. Ты самъ-то умѣешь-ли въ шашки играть? — спросилъ его Сухумовъ.

— Да какъ-же не умѣть! Я и въ преферансъ… — похвастался Полиевктъ. — У меня племянница за телеграфистомъ и племянникъ мастеромъ на заводѣ на манеръ нѣмца…

— Ну, такъ вотъ завтра и съ тобой буду въ шашки играть.

— Не подобаетъ мнѣ съ вами… — съ сомнѣниемъ покачалъ головой Полиевктъ.

— Ну, объ этомъ потомъ будешь разсуждать, когда сыграешь. Зажги еще лампу.

— Это для управляющаго-то? Кажись, много чести.

Сухумовъ вспылилъ.

— Не для управляющаго, а просто хочу, чтобы въ комнатѣ было больше свѣта и веселѣе! — возвысилъ онъ голосъ. — И попрошу даже, кромѣ этой, принести еще лампу.

— Три лампы, ваше высокородие, въ одной комнатѣ не полагается. Примѣта нехорошая есть, — опять возразилъ Полиевктъ.

— Эта примѣта относится къ свѣчкамъ, а вовсе не къ лампамъ.

— Нѣтъ, вообще, Леонидъ Платонычъ.

— А вообще если по огнямъ считать, то въ этой комнатѣ, кромѣ трехъ лампъ, еще два подсвѣчника по двѣ свѣчки будутъ.

— Правильно. Но лампы за лампы надосчитать, а свѣчки за свѣчки.

— Ахъ, какой наказательный человѣкъ! Ты меня изводишь! Изводишь больного человѣка! — вскричалъ Сухумовъ.

— Извините, баринъ, простите. Но если можно избѣжать, то отчего-же не принести четвертую лампу, если она есть!

— Да чего избѣжать? Чего?

— Три свѣчи или три лампы — о покойникѣ слышать. А съ какой-же стати вамъ это слышать? Лучше что-нибудь веселое слышать. Вы человѣкъ больной. Вамъ лучше веселое воображение имѣть. А то вонъ изволили подумать про покойника дѣдушку — дурно сдѣлалось.

Въ это время вошелъ управляющий съ шашечной доской и шашками. Онъ былъ дѣйствительно прифрантившись, въ черномъ сюртукѣ и въ черномъ шелковомъ жилетѣ съ крапинками. На шеѣ была бѣлая косынка, на бортѣ сюртука висѣли двѣ солдатския медали на красной и голубой лентахъ.

— Здравствуйте, Сидоръ Софронычъ. Спасибо, что пришли, — ласково привѣтствовалъ его Сухумовъ. — Садитесь, пожалуйста. А я пригласилъ васъ, чтобы побесѣдовать съ вами, да и въ шашки сыграть. Очень ужъ скучно одному… такъ скучно, что не знаешь, куда дѣваться, чѣмъ заняться.

— Это вы правильно, это вы дѣйствительно, Леонидъ Платонычъ, — отвѣчалъ управляющий. — И мы то дивились, что вы нездоровый человѣкъ къ намъ въ глухое мѣсто одни приѣхали. Хоть-бы сродственничка какого-нибудь привезли.

— Въ томъ-то и дѣло, Сидоръ Софронычъ, что у меня нѣтъ такого родственника. Приятели мои отъ меня, какъ отъ больного человѣка, давно отшатнулись. Имъ нуженъ такой человѣкъ, который могъ-бы вмѣстѣ съ ними по разнымъ увеселительнымъ мѣстамъ порхать, однимъ словомъ — жизнь прожигать, какъ я прежде съ ними жизнь прожигалъ.