– Я рада, что вы еще на работе!

– А я-то как рад… – Отрощенко кисло улыбнулся. – Могли бы не волноваться, у меня ночное дежурство. Чего вы хотите?

– Вот! – Она показала пакетик с пулей.

– И что?

– Возможно, его отправили из хирургии в криминалистический отдел. Мне нужно выяснить, когда это было.

– Ну так посмотрите сопроводительные документы. Чего проще?

– Их нет. В этом-то все дело.

– Пуля связана с гибелью Виктора?

– Вероятно.

Отрощенко взял пакетик с пулей и посмотрел на просвет:

– Здесь был записан наш унифицированный шифр, но он со временем стерся. Писали шариковой ручкой, остался оттиск. – Он подошел к столу, включил настольную лампу и взял в руки лупу. Присмотревшись, врач сказал: – Вам повезло, я разглядел три из четырех цифр идентификационного номера и, самое главное, литеру.

– Что теперь? – с надеждой в голосе проронила Анна.

– Будем искать историю болезни стационарного больного. Она хранится двадцать пять лет и только потом переправляется во внешний архив. – Он поднял голову и поискал кого-то глазами, потом поинтересовался у пожилого врача: – Геннадий Федорович, где ключ от архива?

Тот ответил:

– Спросите у Светочки.

– Где она? Ах да! Я сам оставил ее в процедурной. – Отрощенко вышел из ординаторской, но скоро вернулся и поманил Анну рукой: – Идемте!

В архиве им пришлось задержаться. Из-за отсутствия четвертой цифры в шифре пришлось пересмотреть все карточки на двух стеллажах.

Наконец Отрощенко вскрикнул:

– Вот он, голубчик! Есть отметка об извлеченной пуле. Ее, кстати, отправили в урутинский следственный отдел.

– Дайте сюда! – Стерхова протянула руку.

– Лучше записывайте, а я буду диктовать.

Она достала блокнот.

– Диктуйте.

– Большаков Сергей Сергеевич, тысяча девятьсот семьдесят девятого года рождения. В госпиталь привезла «Скорая помощь» с огнестрельной раной в плечо. – Отрощенко поднял глаза: – Описание ранения нужно?

– Нет! Есть то, что объясняет происхождение огнестрела?

– Так… Так… – Он пробежал глазами. – Ага! Самострел. Выстрелил в себя, когда рассматривал пистолет отца.

– Было бы интересно знать, кто у него папаша… – пробормотала Анна.

– Судя по тому, что сынка доставили в госпиталь, а не в районную больницу, отец военный или служил в полиции.

– Адрес есть?

– Пишите… Переулок Калашникова, дом пятнадцать, квартира пять.

– Что-нибудь примечательное?

– Рана – старая, загноившаяся. Еще немного, и началась бы гангрена.

– О как… Дата госпитализации?

– Двадцать шестого сентября две тысячи первого года. – Отрощенко поднял глаза. – Спустя три дня после гибели Виктора.

Стерхова смотрела на него, ее взгляд был жестким и одновременно тревожным.

– Давность раны можете определить по описанию?

– Да тут и определять не надо, написано синим по белому: от трех до пяти дней.

– Спасибо. – Стерхова закрыла блокнот и положила его в сумочку. – Проводите меня к выходу, иначе я заблужусь.

Вернувшись в полицейский «бабон», она позвонила Рябцеву:

– Иван Николаевич, здравствуйте! Фамилия Большаков вам о чем-нибудь говорит?

Тот уточнил:

– Здесь, в Урутине?

– Да.