- Что он тебе сказал?
- Что будет ждать, сколько потребуется, потому как не сомневается: в свой день и час я выйду за него.
- Он вернется?
- Ей не было нужды отвечать.
- Тогда, если ты действительно приняла решение, сейчас же напиши ему, чтобы у него не осталось никаких надежд.
- Что я должна написать?
- Что он тебя больше не увидит.
Часть дня она занималась с ним любовью и еще носила на себе следы этого: лицо ее служило лишь фоном дою запекшихся, словно расплавленных губ.
Я частично продиктовал ей письмо, которое сам и отнес на почту.
- Обещай, что не ответишь, если он позвонит по телефону или постучит в дверь.
- Обещаю.
Он не позвонил и не попытался проникнуть в квартиру. Однако уже на другой день мне позвонила Иветта:
- Он здесь.
- Где?
- На тротуаре.
- В дверь не звонил?
- Нет.
- Что делает?
- Ничего. Стоит, прислонившись к дому напротив, и не сводит глаз с моих окон. Что посоветуешь?
- Я заеду за тобой и пойдем завтракать.
Я поехал на улицу Понтье. Увидел Мазетти, небритого и грязного, как если бы он, не переодевшись, прибежал сюда прямо с завода.
К нам он не подошел, только посмотрел на Иветту глазами побитой собаки.
Когда час спустя я доставил ее домой, его уже не было, но он вернулся на другой день, потом на следующий, все больше обрастая щетиной, лихорадочно блестя глазами и походя на нищего.
Не знаю, какова доля искренности в его поведении Он тоже в разгаре кризиса. Похоже, со дня на день откажется от стоившей ему стольких лишений карьеры, словно для него ничто не имеет значения, кроме Иветты.
В течение недели наши взгляды не раз скрещивались, и в его глазах читался презрительный упрек.
Я продумал все мыслимые решения, в том числе совершенно невозможные например, поселить Иветту у нас на нижнем этаже, где находятся мой кабинет и служебные помещения. Мы сохранили там одну спальню с ванной, которыми пользуется Борденав, когда работает ночью.
Этот проект долгие часы держал меня в возбужденном состоянии. Меня соблазняла перспектива днем и ночью иметь Иветту под рукой, но наконец рассудок взял верх. Мой замысел неосуществим хотя бы из-за Вивианы - это же очевидно. До сих пор она со многим мирилась, готова мириться с еще большим, но так далеко не пойдет.
Я почувствовал это, когда поделился с ней решением, которое в конце концов принял. Разговор состоялся после завтрака. Я выбрал этот момент нарочно, потому что меня ждали во Дворце и у меня было только четверть часа свободных, что помешало бы объяснению опасно затянуться.
Войдя в гостиную, где мы собирались пить кофе, я негромко бросил.
- Надо поговорить:
На лице жены читалось, что я вряд ли сообщу ей что-либо новое и важное.
Возможно, она ждала еще более серьезного решения, чем то, на котором я остановился. Во всяком случае, я почувствовал нечто вроде шока, а Вивиана на секунду выдала себя, показав, сколько ей на самом деле дет.
У меня сжалось сердце, как если бы я был вынужден усыпить собаку, долго бывшую моим верным другом. |