Юрка снова швырнул сумку и кинулся к калитке. Она оказалась незапертой. И мальчишка помчался прямо к Фомке. Тот, на какой-то миг опешив, сперва непонимающе глядел на приближающегося Юрку, затем вдруг выронил из рук стрелу с луком и бросился в сени. Юрка — за ним. С воплем Фомка заскочил в комнату и спрятался за мать, которая что-то разглаживала на столе. Юрка прыгнул через порог, слегка оттолкнул женщину, почти не осознавая, что делает, и закатил Фомке оплеушину. Мальчишка закричал благим матом и сел на пол, но, прежде чем мать его осмыслила происшедшее, Юрка уже был таков.

— Вот теперь бежим, — запыхавшись, выговорил он. — Скорей!

Пролетев метров тридцать по скользкой дороге и обляпав себя грязью, они шмыгнули в переулок и затаились за углом. Когда Лукина с ругательствами выскочила из калитки, улица была пуста.

— Уж не померещилось ли? — с недоумением прошептала женщина, но донесшийся из сеней трубный рев сына, вышедшего посмотреть, пойманы или нет обидчики, рассеял сомнения, и она еще раз оглядела улицу. А Фомка, поняв, что противники улизнули безнаказанно, добавил рева.

— Что ты ему сделал? — спросила Катя, шоркая покрасневший глаз.

— Морду набил.

— Зачем? Мне уже не больно.

— А я вовсе не из-за тебя, а вообще… И не три глаз. Навазёкала до ушей. Мать опять закричит: издевались над девчонкой!.. Интересно, кто издевался… Пойдем на озеро — умоемся.

Ребята дошли до Гайворонских и свернули к озеру, где Катя сполоснула лицо, а Юрка вымыл вконец увоженные сапоги.

— Когда-то мы тут купались и прыгали вот с этих мостков, — с грустью проговорил Юрка. — А сейчас… Ты умеешь плавать?

— Нет, — ответила Катя.

— Мы тебя летом научим… Ага, Валерк?.. И нырять научим. Хочешь научиться нырять?

Девочка безразлично пожала плечами.

— Только ты не будь этой… мямлей. Говори, шевелись…

— Мне домой идти неохота… и боязно.

— А ты не бойся. Подними голову и вот так… А чуть чего — мы тут.

И они расстались.

От еды Юрка отказался. На душе было противно. Он, вздыхая, принялся бесцельно бродить по всем трем комнатам, потом забрался на чердак, стукнул кулаком шубу, оглядел хаос и подумал, что надо, пожалуй, прибраться, нужно весь этот хлам рассортировать, сложить как следует. Только вот темновато, не разберешь, что тут путное, а что нет. Юрка прошел к окошечку и обрывком газеты стер со стекол пыль. Но глубь чердака все равно тонула во мраке. Жутко покачивалась шуба. Белела печная труба… Юрка начинал понимать, за что он ненавидит Фомку. За то, что он выродок. За то, что он совершенно не такой, какой он, Юрка. Глубже этих общих понятий мальчишка не мог проникнуть мыслями, но сердцем чувствовал глубже. И дал он затрещину Фомке не столько из-за Катьки, сколько действительно вообще.

В шестом часу пришел Аркадий и тотчас спросил:

— Катя была в школе?

— Была.

— Ага… Ну, славно. Однако я все же схожу к Галине Владимировне, уточню.

— Да была же, — уверил Юрка. — Что я, врать, что ли, буду? Мы с ней даже после уроков оставались на дополнительные занятия. Нас было человек десять. Мы ей по арифметике объясняли.

— Вот видишь, как прекрасно получается. Но я все же схожу, — с улыбкой проговорил Аркадий.

Поев, он ушел и вернулся уже в десятом часу. Родители отдыхали, а Юрка в комнатке Аркадия возился с клеткой, возводя балкон.

— Убедился?

— Конечно.

— Я говорил: зря сходишь.

— Слушай, — шепотом сказал Аркадий, — а ты никому не проболтался про вчерашнее?

— Никому!

— Ни матери, ни отцу?

— Нет.