— Ага. Ну, в добрый час. Это его бог швырнул на подножку, — злорадно проговорил Аркадий, глянув вслед поезду, который уже зачертили серые бешеные вихри.

Затем, будто только теперь заметив ее, он подошел к Поршенниковой и, склонившись к ее лицу, произнес:

— Ну, что? Вы все еще знать никого не знаете?..

— Господи-и, — вздохнула протяжно Поршенникова.

— Рыцарь двадцатого века! Бросил овечку из своего стада… Вы думаете, он достучится? Нет. Ему нельзя отцепить руки, чтобы постучаться, — его сдует…

Поднялся наверх и Валерка. Аркадий тотчас отослал мальчишек за лыжами и санями.

— Видел? — спросил Юрка, когда они, утопая в снегу, добрались до лыж.

— Видел. Как Аркаша летел. Кубарем.

— А как сектант удирал?

— Нет.

— Эх, ты!.. Он как махнет на подножку, как вцепится в ручки — и поехал, упершись брюхом в дверь… Все, теперь Поршенничихе крышка. Теперь ей некуда отступать. За решетку… А ты молодец, Валерк. Узнал этого бандюгу. Без чемоданчика и без плаща узнал. А говорил: не узнаю.

— Я не думал, что так сразу и узнаю. А только посмотрел, как будто током дернуло.

— Интересно, откуда они шли, и куда, и зачем?.. И почему, и отчего?.. Неужели опять Катьку заманивали, а, Валерк?

— Не знаю.

— Надо завтра же расспросить… Хоть бы он сорвался с подножки да шмякнулся бы на что-нибудь!

Потрясение еще не утихло, но Валерка начал вникать в происшедшее глубже. Хоть он и признал бородача, однако опять испугался, опять струсил. Ну что же это такое?.. Не сегодня ли клялся он вместе с ребятами быть мужественным? Не обещал ли он Юрке ничего не бояться?.. Но не только ребятам и Юрке, но и сам себе говорил, что надо перебарывать боязнь и действовать вопреки страху. Вся беда в том, что эти боевые рассуждения в решительную минуту не являются на выручку. Нет, очевидно, невозможно сразу перемениться, подобно тому сказочному дурню, который, прыгая из котла в котел с разными жидкостями, превращается в красавца, нет. Надо больше тренироваться, надо бороться за самого себя, иначе на всю жизнь останешься трусом, и вечно из-за тебя будут страдать другие.

Ребята везли в санях сломанные лыжи, изредка оглядываясь на Аркадия с Поршенниковой, шедших позади, и без аппетита жевали холодные, мокрые от снега и раздавленные пироги. Вьюга приутихла, лишь отдельные порывы достигали прежней пронзительности. Валерка напомнил, что осенью они вот так же двигались следом за старухой и дразнили ее. Юрка опять представил висящего на подножке бородача, и в памяти вдруг всплыл Варфик, едущий на дрожащей рессоре…

Возле Поршенниковых мальчишки остановились. Взрослые приближались молча. Женщина, не замедляя шага, только отпихнув ногой мешавшие санки, свернула во двор и, не поднимая головы, застучала крючком, ища петлю. Ребята смотрели на нее.

— А где Катька? — спросил вдруг Юрка.

— Отстаньте вы с вашими Катьками! — буркнула Поршенникова, заперла наконец калитку и направилась к дому.

— Ну, как, братцы, настроение? — спросил Аркадий, когда, открыв дверь, женщина исчезла в сенях.

— Мы ее так и отпустим? — почти испугался Юрка.

— Как — так?

— Ну вот так: мы — домой, и она — домой.

Аркадий пожал плечами.

— Она не убежит?

— Дальше Советского Союза не убежит!

— Она что-нибудь рассказала, да? Ты ее допрашивал? — не унимался Юрка.

— Она всю дорогу причитала, да охала, да кляла свою жизнь разнесчастную да невезучую… И, между прочим, взывала к моей доброте.