Собака пострадала не очень серьёзно: на бедре зияли две глубокие царапины и она сильно ушибла спину.

Спустя неделю Джейми снова мог нормально дышать и передвигаться без неприятных ощущений. Эйюскимо вскоре тоже пошла на поправку; она только ещё некоторое время хромала.

Когда Джейми окреп настолько, что мог идти в поход, они с Эуэсином впрягли Зуба в сани, сами впряглись в буксирные лямки и помогли собаке дотащить тяжёлую медвежью тушу до хижины.

Джейми просто обомлел, когда увидел размеры медведя.

Животное было крупнее домашнего быка и массивное, словно бизон.

Не могло быть и тени сомнения, что этот гигантский зверь — тундровый гризли, медведь, о котором мало кто из белых людей слышал и никто не видел.

Обитая на бескрайних пустынных равнинах в полном одиночестве, тундровый гризли — единоличный хозяин царства тундры и не знает соперников.

Живущие в тундре эскимосы разумно избегают встречи с великаном гризли.

При весе в полтонны животное вооружено острыми как бритва двухдюймовыми когтями. Обычно гризли сами уклоняются от встречи с людьми и не проявляют свирепости. Возможно, только жестокая голодовка вынудила этого медведя напасть на мальчиков: ведь зимой ему полагается пребывать в спячке.

Друзья доставили в хижину одну лапу. Её стопа оказалась в ширину добрых десять дюймов, в длину же — целый фут. Джейми осматривал лапу с особым интересом, и, когда закончил, лицо его стало очень серьёзным.

— Те странные следы, которые мы месяц назад видели у Лагеря Каменного Иглу, оставил не гризли, — сказал он наконец.

Эуэсин неохотно согласился с ним. Когда в тот вечер ребята пошли спать, они не могли отделаться от неприятных воспоминаний и тревожных мыслей о таинственных следах.

Глава 23. Побег

Ноябрь подошёл к концу. Наступила пора, когда зима полностью завладела тундрой. С полярных морей непрерывной чередой налетали ревущие ветры и жестоко властвовали над жизнью равнины. Целыми сутками было невозможно отойти от порога хижины дальше чем на несколько футов, и мирок наших друзей замкнулся в четырёх стенах их маленького жилища.

Сперва они не возражали против такого затворничества. Им было удобно и уютно; они знали: продовольствия у них достаточно, чтобы пережить трудное время. Вначале им доставляло удовольствие посидеть с четвероногими друзьями у пылавшего очага и поболтать о том о сём или заняться какой-нибудь мелкой работой, в то время как снаружи сердито завывала вьюга.

Период дневного света стал теперь совсем коротким. Рассвет наступал где-то после десяти часов утра, а в три часа пополудни белый, пронизанный ветром мир уже снова окутывала ночная тьма. Расход жира для ламп, которые мальчики сделали из трёх каменных плошек, так увеличился, что запасы горючего таяли на глазах. Пришлось ограничиться одной лампой, и её зажигали только на несколько часов. Таким образом, стало ещё больше тех долгих часов, когда не оставалось ничего иного, как сидеть при свете очага и перебрасываться словами или играть в индейские игры, которые вспоминал Эуэсин.

Джейми научился играть в «корзиночку» — плести сложные фигуры из длинной жильной петли, надетой на концы пальцев. Когда это надоело, ребята стали коротать время, играя в «удзи» — игру на угадывание, где кусочки дерева, а где камешки. Однако ни эта игра, ни другие, которые они знали раньше или придумывали теперь, не занимали их внимание сколько-нибудь продолжительное время.

Они много разговаривали, стремясь рассеять растущее ощущение заточения и подавленности. Джейми рассказывал длинные истории о своих школьных годах в Торонто, а в ответ звучали охотничьи рассказы и легенды индейцев кри.

В те короткие часы, когда горела лампа, всё было проще. Мальчики занимались шитьём меховой одежды, ремонтом лагерной утвари и изготовлением новой упряжи для собак, а также выстругивали из ивы стрелы для лука.