— А он уже умел ходить? — продолжал Палко, обнимая тетю своими маленькими ручонками. О, как давно он не знал материнской ласки!

— Да, когда я его держала за руку, он ходил рядом со мной; немного мог ходить и один.

— А как звали вашего мальчика?

— Мы его звали" Мишко.

— Ну, когда мы пойдем искать его, то будем звать: Мишко, Мишко! Лучше вы его зовите, меня он может испугаться, ведь он еще маленький. Тетенька, — спросил он, освобождаясь из объятий молодой женщины, — когда же вы потеряли своего мальчика?

— Когда? — она посмотрела на него смущенно. — Этого я, Палко, не знаю. У меня в голове как-то странно. Часто она у меня болит, и тогда я ничего не знаю. Но здесь в горах мне лучше. Здесь у меня на душе легче, чем у нас дома.

— Знаете что, вы могли бы у нас насовсем остаться. Зимой мы могли бы жить внизу, в селе. В нашем доме хватило бы места для всех. Мы там имеем большую избу, кухню и кладовую, и я думаю, что мы жили бы мирно.

— Я охотно осталась бы с тобой. На глазах мальчика показались слезы. Он чувствовал, что его любят.

— Я вас очень люблю, хотя вначале не хотел приходить, чтобы служить вам, так как мне пришлось оставить священника. Он научил меня многому, и я охотно служил ему. Но и вам я верно служу, не правда ли? И я думаю, мой Господь будет доволен мною. И если это мой крест, то он вовсе не такой тяжелый. Но мы говорили про вашего мальчика.

— Ах, да! Дома люди говорят, что его, наверное, растерзали дикие звери. Но я тому не верю, — ответила она, опуская голову. — О, я твердо знаю, что он жив, и потому я должна искать его. Я не верю, что его растерзали!

— И не верьте этому, — утешал Палко ее, — это только так говорят. Когда я был маленьким, моя мама меня тоже нашла в горах по ту сторону Вагталя, где я будто бы заблудился. Но Господь Иисус сохранил меня, так что никакой зверь меня не тронул. Его Самого ведь злой Ирод тоже хотел убить, но Мария и Иосиф увезли его.

— Значит, твоя мамочка нашла тебя? — воскликнула она. — Как это было?

— Если вы хотите, то я расскажу вам все подробно. Маменька собирала грибы. Вдруг она услышала плач ребенка. Она пошла туда, откуда слышался голос, и на дороге нашла маленького ребенка. Он был в одной рубашечке, босиком и просил воды. Она дала ему воды и хлеба. И так как она не знала, чей ребенок, то понесла его домой и о своей находке сообщила в волость. Но никто не явился. Тогда она приняла меня ради Бога, как потом и Юрига. Но тетя, — воскликнул он, — может быть, и вашего Мишко кто-нибудь нашел и принял, так что мы здесь в горах напрасно будем его искать?!

Женщина встала, сжала голову обеими руками и, погрузившись в размышления, сама себе вполголоса проговорила: "Кто знает, где он теперь".

— Не беспокойтесь, — утешал Палко несчастную, — Господь, наверное, знает, где он. Будем просить Его, чтобы Он помог нам найти его. Теперь в горах можно встретить много женщин. Спросим каждую, не находила ли какая из них мальчика. И может быть, нам посчастливится встретить как раз ту, которая нашла его.

Начиная с того дня, жена Лессинга и Палко каждый день говорили про своего Мишко. Палко научил ее, как она должна просить Господа Иисуса, чтобы Он ей открыл, где ее мальчик. Она твердо верила, что он жив и что она найдет его. С тех пор она стала более разговорчивой, и ее прежде бледные щеки стал покрывать румянец.

Юрига же часто размышлял, на кого она так похожа. Все они чувствовали себя в ее присутствии хорошо, и чтобы порадовать ее, они делали все, что только могли.

Сам Лессинг не знал, как угодить ей. Вначале она как-то избегала его, но теперь она больше этого не делала.