Я блевал недолго, но очень устал, на лбу выступил крупный пот, я откинулся на спинку, отирая испачканные губы. Врач молча стирала салфеткой редкие капельки, попавшие ей на халат.

Потом она отошла к занавешенному жалюзи окну, включила воду в кране. По её спине я чувствовал, что она сердита, но когда она повернулась, я увидел вполне благодушное выражение. В руках у неё было что-то мокрое и холодное, она обмакнула им моё лицо и шею.

— Так легче? Посиди так, отдохни, — по натужному скрипу дерева я понял, что врач вернулась на своё место. Я сидел, уперевшись затылком в стену, не открывая глаз. Солдатики и носатый нетерпеливо переминались, казалось, не замечая муторных ароматов. Наконец, откашлявшись, носатый подал неуверенный голос.

— Но мы всё-таки хотели узнать, долго нам ещё тут?.. Ну это… — и замолчал.

Врач долго ждала окончания фразы, а потом переспросила:

— Долго вам ещё что?

— Ну, это… надо же мне знать, что с парнем, забирать его, или как… машина ждёт…

Я не видел выражения лица докторши, но я был почему-то уверен, что оно было сочувственным.

— Ваш… подопечный нуждается в срочной госпитализации. Вы что, собираетесь давать ему автомат в руки?

Носатый насупился, как пристыженный школьник. Снова воцарилась тишина. Тикали часы и мерно поскрипывала кресло. Носатый всё откашливался, громко втягивал ноздрями воздух. Нетерпеливые солдатики, как мыши, негромко копошились по углам.

Врач долго заполняла какую-то бумагу, потом отдала носатому. Носатый похрустел бумагой, снова обильно втянул и вытянул ноздрями воздух. «Ладно, пошли», — пробурчал он наконец. Открылась и закрылась дверь, вызволив по-английски ушедшую бесшумную троицу.

— Посидите здесь, — сказала мне врач, — сейчас вас отведут в отделение, оно недалеко, в соседнем корпусе.

И она вышла вслед за военщиной, оставив меня наедине со своей рвотой.

Я уже почти провалился в сон, когда в коридоре появилась молоденькая медсестра в бледно-розовых одеждах. Она ласково мне улыбалась. Очень хотелось попросить, чтобы она погладила меня по голове.

— Вы можете встать? — пропела она ангельским голоском, уже примериваясь к моему локтю. Медсестра была столь милой и хрупкой, что я, не ожидая сам от себя, резво вскочил на ноги, только бы не утруждать её, и как можно увереннее сказал: «Я пойду сам». Она понимающе кивнула, но всё же осторожно обвила мою руку. От медсестры пахло таким же грушевым ароматом, как от Нины.

Мы медленно пошли по широкому коридору, немного качаясь из стороны в сторону. Голова почти не кружилась. Мне стало немного легче. Странная весёлость появилась во мне. Очень хотелось подпрыгнуть в воздухе и ударить нога об ногу, как делают это люди в бродвейских мюзиклах, но я ограничивался всего лишь стеснительной беззубой улыбкой.

Напротив туалета мы сделали остановку. Медсестра пообещала ждать меня снаружи. Я склонился над раковиной, подставил голову под воду, долго и с наслаждением умывался, не прижимая рук к лицу, но погружая лицо в ванночку, образовавшуюся в сложенных лодочкой руках. От ледяной воды ломило кости лица, я жадно пил её, не обращая внимания на ставшие вдруг слишком чувствительными, как 16-летняя курсистка, губы. В туалете висело большое чистое зеркало, но я так и не решился взглянуть в него. Насухо вытеревшись шершавыми бумажными полотенцами, я вернулся в коридор. Я посмотрел в обе стороны, самостоятельно завернул за угол. Медсестры нигде не было. На ближайшей двери висела картинка с изображением лестницы. Я открыл её, и картинка не обманула — лестница действительно была. Я самостоятельно спустился на один пролёт вниз.

На этаже курил тихий человек, с красными пятнами по всему лицу.