Кем я только не поработал за последующие два года: в глянцевом журнале — курьером, в «Детском мире» — грузчиком, экспедитором, в зоопарке — уборщиком, ряженым супергероем, в виноторговой компании — мерчендайзером, даже опустился до скотоложеской работы официанта, но нигде не сумел вынести больше месяца. Сначала я думал, что просто не создан для нормального труда — основная масса людей быстро привыкает и к ежедневному раннему пробуждению, и к рутинной многочасовой работе, я же не только не мог привыкнуть, но напротив, день ото дня чувствовал себя всё хуже. Все работы убивали, насиловали меня, сколько я ни менял их одну на другую. Но потом барабанщик Фил, являвшийся прогрессивным левым мыслителем, объяснил мне, что моя страстная тяга к перемене рабочих мест есть выражение моего стремления к социальной свободе и подсознательного протеста против подлого буржуазного миропорядка. Я, по мнению Фила, презирал капитализм, не желал становиться его частью и обрастать внутри него какими-либо социальными связями. Фил гордился мной, но сам пошёл ещё дальше — не работая никогда и нигде.

Последовательный антибуржуазный протест иссяк, когда я устроился на свою нынешнюю работу, в офис.

Вакансия подкупила меня лаконизмом: нужен сотрудник, гибкий график, конкурентная зарплата. О требованиях к соискателю и его предполагаемых обязанностях не было сказано ни слова. Заинтригованный, я позвонил.

Здание офиса находилось в непосредственной близости от Кремля, на противоположной стороне реки. Неприметное неопределённого бежево-зелёного цвета здание, потрёпанное, с выпирающими рёбрами кирпичей и стеклопакетами, плотно занавешенными жалюзи. Никакой вывески при входе не имелось. Я зашёл, подавляя внезапно подступившую к горлу тревогу. В своём кабинете меня ожидал будущий начальник: Олег Валентинович, седобородый низкорослый, почти что карлик, мужчина с крупной лысоватой головой. Он был одет экстравагантно: оранжевая рубашка, широкий галстук в горошек, пёстрые подтяжки, желтовато-белые туфли с заострёнными носами. Он энергично двигался по кабинету, много и размашисто жестикулируя и брызжа слюной, но при этом имел вид глубоко уставшего, измученного бессонницей человека. На окне громко работал портативный радиоприёмник, настроенный на «Эхо Москвы». Олег Валентинович говорил много и красноречиво, но так и не произнёс ничего конкретного о моих обязанностях. Разве что упомянул вскользь о некоей «работе с документами», что меня вполне устроило. Деньги будущий начальник обещал неплохие, учитывая всего лишь трёхдневную рабочую неделю. Мы пожали друг другу вспотевшие руки, и я вышел на работу уже через два дня.

Истерзанный безденежьем, но обласканный, изнеженный бездельем, я с противоречивым чувством оделся и доставил своё безжизненное тело в офис задолго до начала рабочего дня. Влив в себя несколько чашек американо из мрачной кофе-машины, я немного пришёл в себя и, оглядевшись, обнаружил себя в просторном и пустом помещении, спрятанном от окружающего мира плотными жалюзи. Возле окна, в углу, я заметил необжитое рабочее место: никаких тебе фигурок зверушек, кружек и даже календариков. «Моё», — догадался я. По-хозяйски плюхнулся, скрипнув креслом, погладил рукой чистый, немного влажный отчего-то стол. На столе возлежала кипа бумаг: стандарты, положения, выжимки из трудового законодательства, нормативные тексты на английском языке и прочее, а сверху, как вишенка торта — клочок бумажки с размашистой начальничьей надписью: «постепенно вникнуть». Поначалу я и правда постепенно вникал, причём весьма старательно, вчитываясь в листы с бессмысленным набором предложений. Но потом быстро понял, что усердие моё было совершенно напрасным.

Помимо меня, в зависимости от обстоятельств, в офисе дежурило от шести до восьми человек: в основном, студенты и аспиранты, но были и две почтённого возраста суровые дамы.