|
Моей, например, мамы. Мариновались помидоры, замачивались яблоки, перемалывалась в мясорубке баклажанная икра. Теперь частные рецепты выползли в меню ресторанов. Мы попросили у официантки, жгучей матроны, подать что-нибудь «острое, национальное». Взяли в итоге для разгона солений: моченые куски арбуза и яблоки, маринованные баклажаны и перцы. Заказали также на двоих блюдо под названием «ведро раков» – которое и впрямь представляло собой громадную гору только что сваренных членистоногих, поданных в оцинкованной посудине. Под такую закуску грех не выпить ледяного пива или водочки из запотевшего штофа, скажете вы, и угадаете, но только наполовину. Сименс – да, он ни в чем себе не отказывал, вытребовал у официантки одновременно и янтарного, пенного напитка, и прозрачного, ледяного. А вот я – остерегся.
Перед работой – как, впрочем, и во время нее – я не пью. Полный сухой закон. Пробовал я «для вдохновения» поддавать в процессе своего хоть и необычного, но труда. Результат выходил самый плачевный. Я путался, потел, ошибался, видел не то, шел не туда… Словом, после двух-трех экспериментов с горячительным я от спиртного практически полностью отказался. И не только во время гастролей, но и вовсе. Что поделаешь. Оперные певцы, вон, чтобы свой дар сохранить – голос, – в шарфики кутаются, на морозе не разговаривают, да и совсем стараются на холоде не бывать. А я про себя понял: чтобы собственную способность не потерять – не следует принимать внутрь всяких расслабляющих или мобилизующих препаратов. Честно говоря, по данному поводу я уже и не страдаю. И выпивающему Сименсу особо не завидую. Тем более что вкусная, сытная еда, а также граждане, прикладывающиеся рядом к рюмкам, заводят меня настолько, что иному такого состояния с помощью водки не достичь. Мы с Сименсом чистили богатырских раков, ведро уж подходило к концу – равно как двухсотграммовый запотевший графинчик. И тут мой антрепренер и приятель вдруг спросил: – Слушай, Алеша, а загробная жизнь есть? – По-моему, вопрос явно не по адресу. Зашел бы в тот храм возле базара – тебе бы батюшка все толково разъяснил. – Я не хочу батюшку. Он мне растолкует, как ему по службе положено. А я хочу по правде. – Мне-то откуда знать. – Кому, как не тебе. – Меня в такие сферы пока не звали. – Ну, у тебя хотя бы гипотезы имеются? – Что тебя, Сименс, вдруг в одиннадцатом часу ночи на такие разговоры сурьезные потянуло? – А когда еще? Начиная с завтра, по утрам ты уже будешь озабоченный, а вечерами – затраханный. Не побеседуешь. Я порой даже за столом хлеб передать у тебя боюсь просить. А потом – в Москву, а там мы и не общаемся лично, если ты не помнишь. Все – электронная почта, в лучшем случае телефон. – А почему тебя вдруг этот вопрос заинтересовал? Сименс ответил, не думая, с обезоруживающей прямотой, вызванной, очевидно, выпитым графинчиком: – Старый становлюсь. Умирать не хочется. – А кому хочется… По этому поводу, знаешь, есть у меня одна-две гипотезы – но это исключительно мои собственные умопостроения, – никто мне их не нашептал и не внушил. И вообще: никаких диалогов с высшими силами я, как ты знаешь, не веду. – Понятно-понятно. Но тем интересней твое личное мнение. Незамутненное, так сказать, приказами высших сил. – Старый ты плут и прохиндей. И льстец. – Все равно, Алеша, ты вот меня оскорбляешь – а я хочу услышать твое суждение. – У меня гипотеза такая: мы, какие мы есть, со всей нашей памятью, мечтами и помыслами, – всего лишь информация. – Это как? – Ты флэшками пользуешься? Впрочем, что за вопрос. |
