Я становлюсь язвительным, и кроме того, теперь я уже сам говорю об истории как гегельянец, как будто бы она — живая личность или живое божество, с которой можно или следует поступать так или эдак, и которую он рассматривает как стоящую на его стороне. Однако я вовсе не гегельянец, а потому также и не марксист, и считаю шарлатанством любые попытки объяснения истории с одной позиции или вообще конструирование исторических закономерностей. Большая непоправимая коренная ошибка, которую совершают все систематизаторы и толкователи истории, по моему мнению, состоит в том, что они рассматривают историю как нечто объективно данное, как сумму каждый раз конкретных и познаваемых реальностей, подобно тому, как обстоит дело с природой. Это становится особенно явно у Маркса. Основная идея исторического и диалектического материализма ведь как раз та, что человеческая история является просто продолжением природного процесса эволюции и что таким образом законы истории являются так сказать развитием на новой ступени законов природы, а марксизм — это своего рода прикладной дарвинизм. Но и у других систематизаторов истории чувствуется в качестве основного импульса, я хотел бы даже сказать — своего рода зависть к естественным наукам.

Большой успех естественных наук произвёл желание создать историческую науку. Если человек в качестве естествоиспытателя подсматривает у Создателя его приёмы и тем самым ставит себя в такое положение, когда он сам может немного поиграть в Бога, то не следует ли ему тогда таким же образом поступить с гораздо более интересным предметом его собственного прошлого? В этой идее, безусловно, есть нечто соблазнительное, даже упоительное. Человек как царь природы, это прекрасно; но ничто не может сравниться с человеком как властелином истории. Лишь человек, который так насквозь видит своё собственное прошлое и повелевает им, как он научился видеть и повелевать нечеловеческой природой — только такой человек станет истинным господином самого себя. А именно, господство над своим прошлым делает его в таком случае также и свободным творцом своего будущего. Это имеющий известность прыжок из царства необходимости в царство свободы.

Как сказано, это чрезвычайно соблазнительная идея, но с идеями такого рода как известно большей частью ничего не получается — и с этой тоже. Исторической науки, которая была бы сравнима с естественными науками, не существует и не может быть по одной очень простой причине: природа это настоящее время, а история однако имеет дело с прошлым. Настоящее время реально, конкретно, познаваемо. Прошлое же как раз больше не является реальным, оно стало ирреальным. Время ускользнуло от нас, его больше нет, по этой причине его также больше нельзя исследовать. В основе своей вся историческая наука покоится на простой подмене понятий, на смешении понятий «прошлое» и «история». А именно — прошлого достаточно или напротив, недостаточно: оно прошло. Если бы мы могли отмотать время назад и всё прошедшее по потребности снова сделать современным, чтобы затем его исследовать, чтобы посмотреть, как это собственно произошло, то тогда, разумеется, история была бы наукой. Тогда быть может мы смогли бы также открыть её закономерности, в случае если они существуют. Однако так уж устроено, что человеческое прошлое есть и остаётся для нас большей частью неизвестным.

Человечество существует на протяжении сотен тысяч лет, но, отдавая себе отчёт, у нас есть знания в лучшем случае о последних трёх тысячах лет, да и то лишь очень неточно и невзаимосвязано. Об определённых кратких периодах истории Израиля, Афин или Рима мы знаем довольно много, о том же, что одновременно происходило с другими народами — практически ничего. Нашу собственную историю мы можем проследить на тысячу лет назад, да и там порой информация весьма скудна.