Эта тень медленно ползла по коврам, пока солнце поднималось по небу цвета меди. Иногда, проснувшись ночью, Сабрина видела такую тень, отбрасываемую луной. Она стала символизировать для Сабрины весь страх и одиночество длинных дней, проведенных в чужой стране, в окружении людей чужой расы. Это была угроза и предупреждение, символ надвигающейся нестерпимой жары грядущего дня. Эта жара вытягивала силы из тела Сабрины и лишала ее возможности связно мыслить.

Она не посещала Каса де лос Павос Реалес с тех пор, как уехал Маркос. Но однажды душным вечером после жаркого дня, когда вовсе не было ветра и шторы из корней кус-куса делали комнаты Гулаб-Махала только более душными, в ней неожиданно проснулось желание увидеть его снова, пройтись по саду вдоль реки. Май был самым жарким месяцем на равнинах, и ртутный столбик термометра неумолимо поднимался вверх. Но в Павос Реалес должно быть прохладней. Деревья, открытые пространства и террасы у реки не задерживают изматывающую беспощадную жару, как происходит в городе.

Хуанита предложила сопровождать ее, но Сабрина захотела поехать одна. Маркос оставил для нее карету в Гулаб-Махале, и в сопровождении Зобейды она поехала по узким душным улочкам, где жара струилась между домами, словно река меж своих берегов. Потом они выехали на открытое место, где располагался Дом Павлинов, окруженный парком и рощами деревьев.

Трава была выжжена, и деревья роняли свою умирающую листву на тропинки. Но лимонные, апельсиновые и манговые деревья еще сохраняли богатую зелень. Аромат поздно цветущих олеандров смешивался с запахом горячей пыли. Сумрачные комнаты с закрытыми ставнями окнами были душными, фонтаны не работали, однако после шума и жары суетливого Гулаб-Махала Сабрине показалось здесь гораздо прохладнее и спокойнее. Она шла по тихим затемненным комнатам, дотрагиваясь до тяжелой испанской мебели и хрупких французских орнаментов, как бы лаская их. Она обращалась с ними, как с друзьями, которых приветствовала… или с которыми прощалась.

На берегу реки еще сохранились несколько роз. Опавшие лепестки создавали яркие красочные разводы среди высохшей травы и на разогретой солнцем тропинке. Уровень воды в реке понизился, на отмелях искрились серебряные струи, длинноногие птицы, похожие на цапель, бродили по отмелям, словно призраки. В бамбуковых зарослях резко прокричал павлин. Его крик подхватило эхо изогнутой стены в дальнем конце террасы: Пи-оор! Пи-оор! Пи-оор!.. Сабрине всегда нравилось слушать крик павлинов, когда утренние или вечерние сумерки покрывали Каса де лос Павос Реалес. Но сегодня ей показалось, что в этом резком крике прозвучали какие-то странные и щемящие нотки печали.

Где-то далеко на равнинах, за темной рекой этот звук подхватил тоскливо воющий шакал. Это был дикий вой одиночества, и Сабрину внезапно снова охватил страх, который она недавно уже испытала, когда прочла известие о смерти Эмили. Страх перед Индией, перед этой дикой враждебной страной, которая простиралась на многие тысячи миль во все стороны, была наполнена темными, скрытными, косящими в сторону глазами, скрытными непонятными мыслями, ничего не выражающими лицами, невероятными жестокостями, творящимися во дворцах королей, о которых шепотом рассказывают женщины гарема; историями, поведанными Азизой Бегам, сидящей при свете звезд на плоской крыше, возвышаясь над суетой города, историями о борьбе, интригах и убийствах, о царевнах, танцовщицах и любимицах из гарема, сожженных заживо в ритуальных кострах на похоронах их властителей, историями о варварском разграблении великих городов:

«…Затем королева, другие жены и прочие женщины отправились в подземелье, чтобы совершить Джохар. Они были одеты, как на свадьбу, в золотых украшениях и драгоценностях.