– Редактор, что ли? – высказала наивное предположение я.

– Ага. Судя по рэкетирской репе. Ему бы только горячим утюгом по предпринимательским животам елозить, бабульки выколачивать.

– Ты меня пугаешь, Нимотси…

– Ага. “Страх съедает душу”. Чей фильм?

– Фассбиндера. Райнера Вернера.

– Молодец, нюх не потеряла… Я сам боюсь, но ужасно хочется по вечерам морепродукты трескать. Каждый Божий день.

Мы долго стояли у таможенного пропускника. Нимотси обнял меня и накрыл полами пальто. От него пахло мерзким, почти женским потом. Я вдруг почувствовала, что и этот запах, один из немногих запахов других людей в моей жизни, уходит от меня надолго, может быть – навсегда. Если Нимотси и вернется – то вернется другим, иначе какой смысл возвращаться?.. Я подумала о том, что всегда остаюсь, остаюсь на месте, вне зависимости от контекста событий. И если мертвому Ивану вдруг придет шальная мысль вернуться в этот мир, то он найдет меня там же и такой же, какой оставил, разве что я буду закрашивать седину дешевой копеечной хной… Я еще крепче прижалась к Нимотси и закрыла глаза.

– Надо же, – извинительным тоном прошептал Нимотси, – взопрел весь, как мышь перед линькой.

– Мыши не линяют.

– Много ты знаешь, энциклопедистка!

– Про мышей – много.

Он крепко сжал меня и ткнулся лицом в волосы. Потом порылся во внутреннем кармане пальто и достал маленькую любительскую фотографию:

– Вот. Это тебе. У меня их две было. Одну себе оставляю, как память о нас, дураках. Чую, что больше ничего от нас в памяти истории искусства не останется, кроме этой любительщины.

Поборов искушение и не взглянув на фотографию, я сунула ее в карман плаща – сейчас главным был Нимотси.

– Ну, – улыбнулся он, – похристосуемся, что ли, Мышь? По-нашему, по-порнографически?..

Он крепко поцеловал меня в губы – так неожиданно, что я ответила на поцелуй. Губы у Нимотси оказались умелыми и такими же женственными, как и ненавязчивый запах пота, – Боже мой, я прожила рядом с ним семь лет и даже не знала этого. Сердце у меня упало.

– Надо же, не знал, что ты так хорошо целуешься. – Нимотси с трудом оторвался от меня.

– Я тоже…

– Поднаторею в технике и вернусь.

– Надеюсь. Надеюсь, что вернешься… Если не соблазнишься какой-нибудь развесистой греческой смаковницей.

– Я буду скучать по тебе.

– А я буду приветы тебе передавать. В каждом сценарии. Цепочка на щиколотке главной героини как фирменный знак, идет?

– Угу-угу… “Она ему приветы слала – на радость гомикам из зала”.

– Из какого зала?

– Из зрительного.

– Лихо! Сам сочинил?

– Ну не Гомер же, в натуре!

– Иди. Тебе пора, – я легонько подтолкнула Нимотси, выскользнув из его пальто, – будет настроение – черкни пару строк.

– Я лучше кассету пришлю.

– Тогда не надо.

– Не боись – никаких обнаженных окороков, грудинок и голяжек. Сугубо на фоне Акрополя.

– Ну, если на фоне Акрополя – то можно, – разрешила я.

Нимотси закинул сумку на плечо и направился к таможенникам. Он не оглянулся, только поднял правую руку и помахал в воздухе кончиками пальцев.

– Какой фильм? – напоследок крикнул он.

– “Кабаре”! – тоже крикнула я.