— Если я в таком настроении, — рявкнул в ответ Ричардсон, — так это потому, что я порой выхожу из себя, когда дураки-провинциалы вроде Уоррендера накакают в политике, а мне потом убирай за ними.

— Если исключить вульгарность выражения, — беспечно произнесла Милли, — тут все-таки какое-то смещение понятий.

На нее освежающе действовала манера говорить и само присутствие Брайана Ричардсона по сравнению с профессиональной гладкостью и клише, которыми пользовалось большинство политических деятелей. Быть может, благодаря этому, подумала Милли, она в последнее время стала теплее относиться к Ричардсону, — собственно, куда теплее, чем когда-либо намеревалась.

Это чувство появилось полгода назад, когда глава партии начал назначать ей свидания. Сначала, не будучи уверена, нравится он ей или нет, Милли соглашалась встретиться с ним из любопытства. А потом любопытство сменилось приязнью, а приблизительно месяц назад, вечером у нее на квартире, возникло и физическое влечение.

Милли обладала здоровым сексуальным аппетитом, по не огромным, что, по ее мнению, было хорошо. У нее появилось несколько мужчин после года, прошедшего в лихорадке страсти с Джеймсом Хоуденом, но их встречи у нее в спальне были редки — и то лишь с теми, к кому Милли действительно тянуло. Она никогда не придерживалась — как некоторые — той точки зрения, что постель должна быть чем-то вроде благодарности за проведенный вечер, и этот ее принцип — «Попробуй завладеть мной» — привлекал к ней мужчин не меньше, чем ее сексуальное обаяние. В любом случае вечер с Ричардсоном, столь неожиданно окончившийся, не так уж ее и удовлетворил — лишь показал, что грубость Брайана Ричардсона не ограничивается его языком. Потом она решила, что это заключение ошибочно…

С тех пор они больше не встреча