Следующим в списке Милли был Эдриен Несбитсон, министр обороны, — пришлось прождать несколько минут, прежде чем она услышала шарканье и трубку взяли. Когда Милли сообщила ему о заседании, он решительно заявил:

— Если это то, чего хочет шеф, мисс Фридман, полагаю, я должен быть там. Я бы сказал, очень скверно, что это не могло подождать до окончания праздника.

Милли сочувственно что-то пробормотала, хотя и понимала, что присутствие или отсутствие Эдриена Несбитсона не отразится на принятии решений сегодня утром. Знала она и то, чего не знал Несбитсон, а именно: Джеймс Хоуден планирует произвести в новом году несколько замен в кабинете министров. И среди тех, кому предстоит уйти, — нынешний министр обороны.

Теперь, подумала Милли, даже странно вспоминать, что генерал Несбитсон был некогда героем нации — легендарным ветераном Второй мировой войны со множеством наград и репутацией отчаянного человека, хотя и не отличавшегося богатым воображением. Это Эдриен Несбитсон возглавил вооруженную атаку на танки, стоя в открытом джипе, а позади него сидел и играл его личный волынщик. И если генералов когда-нибудь любили, то Несбитсона любили те, кто с ним служил.

А вот после войны Несбитсон, выйдя в отставку, был бы никем, если бы не Джеймс Хоуден, хотевший иметь министром обороны кого-то хорошо известного, но слабого администратора. Целью Хоудена было создать впечатление, что у него решительный министр, а на самом деле решать все самому.

Эта часть плана хорошо сработала, возможно, даже слишком хорошо. Эдриен Несбитсон, смелый вояка, абсолютно ничего не смыслил в эпоху ракет и ядерного оружия и был лишь рад без пререканий выполнять то, что ему говорили. К сожалению, он не всегда понимал доклады чиновников и в последнее время, выступая перед прессой и на публике, выглядел этаким усталым и растерянным Полковником Блимпом.

Разговор со стариком расстроил Милли, и она, выпив еще кофе, отправилась в ванную освежиться. Прежде чем вернуться к телефону, она оглядела себя в длинном зеркале, висевшем в ванной под ярким флюоресцентным светом. Она увидела высокую хорошенькую женщину, все еще молодую, если не слишком подчеркивать это слово, с высокой грудью и, критически подумала она, широковатыми бедрами. Но у нее было приятное лицо с классическими высокими скулами и густые брови, которые она время от времени выщипывала. Глаза большие, сверкающие, серо-зеленые. Прямой нос, чувственные губы. Темно-каштановые волосы были очень коротко острижены — Милли придирчиво осмотрела их, подумав, не время ли снова их подстричь. Она не любила ходить в парикмахерскую и предпочитала сама мыть, укладывать и расчесывать волосы. А чтобы они красиво лежали, они должны быть хорошо подстрижены, и это, казалось, слишком уж часто приходилось делать.

Короткие волосы имели, однако, большое преимущество — их легко взбить или пригладить рукой, что Милли часто и делала. Джеймс Хоуден тоже любил это делать, как любил и старый желтый халат, который она носила до сих пор. В двадцатый раз она решила в ближайшее время от него избавиться.

Вернувшись в гостиную, Милли сделала два оставшихся звонка. Один предназначался Люсьену Перро, министру оборонной промышленности, который был явно раздосадован столь ранним звонком, и Милли в ответ постаралась быть немногословной, насколько это было возможно. Потом она немного пожалела об этом, вспомнив, как кто-то сказал однажды, что право быть противной ранним утром является шестой человеческой свободой, а Перро, носивший мантию лидера французских канадцев, был всегда достаточно любезен с ней.

Последний звонок был Дугласу Мартенингу, секретарю Тайного совета и Солону, ведающему процедурами на всех заседаниях кабинета министров. С Мартенингом Милли держалась более уважительно, чем с остальными. Министры могут прийти и уйти, а вот секретарь Тайного совета, пока его не сместили, являлся старшим чиновником в Оттаве.