Я взялась за отмычку и приступила к работе. Через некоторое время механизм издал приятный щелчок. Мне вспомнился электрический степлер, выстреливающий скрепки в бумагу. Пегги ждала за моим плечом, милосердно не задавая вопросов. Я могла сказать, что она нервничает, потому что она переминалась с ноги на ногу, руки плотно сжаты, как будто она сдерживает себя.

— Я должна была пописать, когда была возможность, — был ее единственный комментарий.

Я уже хотела, чтобы она не упоминала об этом. Мы находились на вражеской территории и не могли себе позволить делать паузы.

Прошло меньше минуты, после чего замок уступил. Я убрала инструменты и осторожно открыла кухонную дверь. Просунула голову внутрь. Звук телевизора доносился из одной из трех спален, которые выходили в коридор, и телевизионный смех был таким громким, что колыхались кухонные занавески. Чувствовался сильный запах отбеливателя, и я увидела на столе бутылку чистящего средства и влажную губку рядом. Я вошла в комнату, и Пегги проскользнула вслед за мной.

Я выглянула через кухонную дверь в коридор. Рев телевизора доносился из комнаты Крошки в конце коридора. Я показала Пегги на третью спальню, дверь в которую была слегка приоткрыта. Я слышала, как Крошка выкрикнул какую-то фразу, в ответ телевизору, но его слова звучали неразборчиво. Я надеялась, что его ограниченный интеллект не вступит в конфликт со способностью сосредоточиться на программе.

Моим первым делом было проскользнуть в гостиную и отпереть входную дверь, на случай, если нам понадобится помощь Генри. Наверное, он оставил свои инструменты на тротуаре, больше бутафорию в драме, чем нужные вещи. Я видела, как он стоял на крыльце, внимательно следя за пустой улицей. Он был дозорным, и наш успех зависел от того, что он вовремя заметит машину Соланы и оповестит нас, чтобы мы успели убраться. Я отперла дверь и закрепила замок в открытой позиции, потом вернулась в коридор, где ждала меня побледневшая Пегги. Я не заметила, чтобы у нее появился аппетит к опасности.

Спальня Гаса была первой направо. Дверь была закрыта. Я взялась за ручку и осторожно повернула. Приоткрыла дверь наполовину. Шторы были задернуты, и свет, проходящий через них, придавал комнате оттенок сепии. В воздухе пахло немытыми ногами, ментолом и мочой. Увлажнитель шипел в углу, давая нам еще один слой звуковой защиты.

Я вошла в комнату, Пегги за мной. Я оставила дверь чуть-чуть приоткрытой. Гас лежал без движения, опираясь на подушки. Его лицо было повернуто к двери, глаза закрыты. Я уставилась на его диафрагму, но обнадеживающих подъемов и опусканий не было. Я надеялась, что не смотрю на парня в первой стадии трупного окоченения.

Подошла к кровати и коснулась двумя пальцами его руки, которая была теплой. Его глаза открылись. Ему было трудно сфокусироваться, глаза не совсем работали в унисон. Он казался растерянным, и я не была уверена, что он помнит, где находится. На каких бы лекарствах ни держала его Солана, от него будет мало толку.

Нашей насущной проблемой было поставить его на ноги. Его пижама была из тонкого хлопка, его босые ноги длинными и тощими, как у святого. Таким хрупким, как он был, мне не хотелось выводить его на улицу, не укутав во что-нибудь.

Пегги встала на четвереньки и выудила из-под кровати пару шлепанцев. Она дала мне один шлепанец, и каждая из нас взяла по ноге. У меня появилась проблема, потому что его пальцы загибались, и я не могла применить силу, запихивая ногу в шлепанец. Пегги заметила мое затруднительное положение, протянула руку и надавила большим пальцем на подошву ноги под пальцами, с ловкостью матери, которой не раз приходилось засовывать ребенка в ботинки на твердой подошве. Пальцы Гаса расслабились, и шлепанец налез.

Я проверила шкаф, в котором не нашлось ничего похожего на пальто. Пегги начала открывать ящики комода, без особого успеха.