|
Мгновение спустя он обернулся, привалился к забору и стал смотреть, как ребята азартно гоняют футбольный мяч. К нему подошли двое: коренастый крепыш с густой черной шевелюрой и торчащими зубами, и мальчик потоньше, рыжеватый блондин с глубоко посаженными голубыми глазами. Рыжеватый сказал: – Эта очкастая – настоящая ведьма. Ваал молчал. Его тонкие пальцы были продеты в металлические ячейки ограды. – Здесь настоящая тюрьма, – отозвался он через секунду. – Они боятся нас. Разве вы этого не чувствуете? И из страха запирают нас в клетку. Но долго им нас не удержать. – Да разве отсюда сбежишь? – спросил рыжеватый. Черные глаза сверкнули: – Вы уже сомневаетесь во мне? – Нет. Нет, Ваал. Я тебе верю. – Всему свое время, – тихо проговорил Ваал. – Я изберу друзей и уведу их с собой. Остальные погибнут. – Возьми меня с собой, Ваал, – заныл коренастый. – Ну возьми… Ваал ухмыльнулся, однако его черные глаза оставались безжизненными и непроницаемыми. Он протянул руку и, запустив пальцы в темные кудрявые волосы, притянул к себе голову мальчика. Поблескивающие черные глаза оказались всего в нескольких дюймах от лица крепыша. – Надо любить меня, Томас, – прошептал Ваал. – Любить меня и делать все, что я скажу. Тогда я смогу спасти тебя. Томас дрожал. Из приоткрытого рта капнула слюна, повисла серебристой нитью на подбородке. Он сморгнул слезы, грозившие хлынуть по щекам, и выдавил: – Я люблю тебя, Ваал. Не бросай меня. – Мало говорить, что ты любишь меня. Нужно доказать это, и ты докажешь. – Докажу, – поспешно заверил Томас. – Докажу, вот увидишь! Оба мальчика не двигались с места, словно загипнотизированные. Взгляд Ваала не давал им уйти. Кто-то позвал: «Джеффри! Джеффри!» Ваал моргнул. Ребята, пригибаясь, побежали через площадку. Кто-то шел к нему: монахиня в трепещущей на ветру черной рясе, сестра Розамунда. Она подошла и, улыбаясь, сказала: – Джеффри, сегодня ты освобожден от урока чтения. С тобой хочет поговорить отец Робсон. Ваал кивнул. Он молча последовал за ней через двор, сквозь крикливую толпу детей, расступившихся перед ним, и дальше, в полутемные, затейливо переплетающиеся приютские коридоры. При этом он все время внимательно наблюдал, как обозначаются под просторной рясой ягодицы монахини. Сестре Розамунде было, вероятно, чуть-чуть за тридцать. Овальное лицо с высоким лбом, очень чистые зеленовато-голубые глаза и золотистые с рыжинкой волосы. Она совсем не походила на прочих воспитательниц с землистыми лицами, в очках с толстыми стеклами; с точки зрения Ваала, она была доступной. Она единственная поощряла детей приходить к ней с личными проблемами и, широко раскрыв глаза, подбадривая и утешая взглядом, снова и снова выслушивала рассказы о пьянчугах отцах и матерях-потаскухах, о побоях и наркотиках. Интересно, думал Ваал, она хоть раз спала с мужиком? Они поднимались по широкой лестнице. Сестра Розамунда оглянулась, желая убедиться, что мальчик идет за ней, и заметила, как его взгляд метнулся от ее бедер к лицу и снова вернулся к прежнему объекту наблюдения. У нее пропало желание оглядываться. Она чувствовала, как мальчишка взглядом срывал с нее рясу и обшаривал полные бедра – так пальцы бегают по клавишам: тронуть здесь, здесь и здесь. Сестра Розамунда плотно сжала побелевшие губы; у нее затряслись руки. Взгляд ребенка добрался под рясой до ее нижнего белья и неумолимо скользнул к треугольнику между ног. Она резко обернулась, не в силах дольше сохранять спокойствие: – Прекрати! – Прекратить что? – спросил мальчик. Сестра Розамунда остановилась, дрожа и беззвучно шевеля губами. Она недолго проработала в приюте и тем не менее понимала ребят – и их безобидные шалости, и мерзкий уличный жаргон. |
