Он заметил, что она трижды глубоко вздохнула, будто в сундуке и впрямь было душновато. Ему нравился серебристый оттенок ее кожи и волос. Знаком он приказал ей сесть и, когда она поднялась, поднес чашку с бренди к ее губам и дал выпить вторую половину. Вытащив из ножен кинжал, он просунул лезвие между ее коленей и, потянув вверх, разрезал скреплявшую их ленту. Повернулся к ней спиной, отошел к низкому табурету, стоявшему у широкого лежака Фафхрда, и, устроившись на нем, пальцем поманил ее к себе. Она стояла перед ним, вскинув подбородок и расправив плечи – принять другую позу ей не давали связанные за спиной руки. Окинув ее многозначительным взглядом, он одними губами произнес: «Как твое имя?»
«Исисси», – прошелестела она, и голос ее прозвучал как призрак волны, целующей днище корабля. Губы ее улыбались.
В это время на палубе Урф велел одному из молодых минголов подогреть ему гахвег и передал штурвал другому. Он укрылся от ветра за настилом из леса, глядя на капитанскую каюту и в изумлении качая головой. Остальная команда храпела в тени полуюта. А тем временем на Льдистом острове в желтой спальне с низким потолком Сиф проснулась с мыслью, что Серый Мышелов в опасности. Пока она пыталась припомнить подробности приснившегося ей кошмара, упавший на стену луч лунного света напомнил ей о морском призраке, который убил Зваакина и на какое то время разлучил Фафхрда с сестрой Афрейт, и спросила себя, а что сделал бы на месте Фафхрда Мышелов?
Глава 3
Ранним утром следующего дня, довольный и бодрый, Мышелов накинул короткую серую рубаху, застегнул пояс и отрывисто постучал в потолок каюты. Хриплым шепотом он приказал явившемуся на его зов бесстрастному минголу позвать к нему мастера Миккиду. Сундук, принесенный ночью с палубы, еще больше загромождал и без того тесную каюту; Мышелов накинул на него первый попавшийся под руку кусок ткани и уселся сверху. Позади него, на поперечной банке, занимавшей всю заднюю стену каюты, лежала Исисси; глаза ее были закрыты, но спала она или делала вид – он не знал. Из под одеяла были видны только ее волосы, струящиеся жидким серебром. Девушка была свободна, если не считать куска плотной шелковой ленты, которым она была привязана к кровати за ногу.
(«Я не такой дурак, чтобы верить в преданность женщины только потому, что провел с ней ночь», – самодовольно усмехался Мышелов.) Отхлебнув немного бренди, он задумчиво прополоскал горло – в медицинских целях разумеется, – и не спеша проглотил.
(«И все же из нее выйдет неплохая служанка для Сиф, после того как я вышколю ее как следует. А может, уступлю ее бедолаге Фафхрду, а то ведь ему со своей рукой и с острова не выбраться.») Он нетерпеливо побарабанил пальцами по занавешенному сундуку, недоумевая, почему не идет Миккиду. Совесть замучила? Похоже на то!
Кроме бледного отблеска зари, пробивавшегося через занавешенный люк, да двух узких слюдяных окошек по бокам, почти совсем заставленных громоздящимися повсюду бочками, каюта освещалась лишь светом масляной лампы, качавшейся под потолком.
Глава 4
Кто то вихрем промчался по палубе, раздался стук, и в ту же минуту во входном проеме возникла патлатая голова Миккиду с округлившимися от волнения глазами. Мышелов знаком показал ему войти и смягченным после бренди голосом заговорил:
– А а, мастер Миккиду! Как я рад, что твои обязанности, несомненно отнимающие массу драгоценного времени, наконец то позволили тебе откликнуться на мой призыв! Насколько я помню, я велел тебе явиться немедленно.
– О, капитан, господин, – затараторил тот, – из носовой укладки пропал сундук. Я сразу заметил, что его нет, как только Тренчи разбудил меня и передал твой приказ. Я задержался, только чтобы поднять и расспросить остальных, а потом сразу же кинулся сюда.
(«Ага, – подумал Мышелов, – он наверняка знает про Исисси, слишком уж волнуется, – поди, тоже помогал протаскивать ее на борт. |