На палубу поднялся, встречая ее, единственный дипломатический сотрудник советского представительства Леон Гайкис. Она не слышала приветственных слов, а с ужасом разглядывала его потрепанный серенький костюм и мятую кепку — вместо положенной соломенной шляпы. «Стараюсь быть вежливой, но первое впечатление не по мне» — такова ее первая запись о первых минутах в порту. Впечатление стало еще хуже, когда Гайкис восторженно сообщил, что на берегу «делегаты трудящихся» ждут ее приветственного напутствия мексиканскому пролетариату. «Вы забываете, что я официальное лицо, представляющее здесь не партию, а государство», — дала она отповедь Гайкису. «Шарже д’аффер онемел», — позже вспоминала она.

Уже на берегу какой-то черный от избытка чувств бросился жать ей руку, бормоча что-то невнятное (она поняла лишь одно слово — «Ленин»), и хотел поднять на руки. Коллонтай отшатнулась — возможно, не слишком вежливо, но обстановка к нежности не располагала. В отеле, походившем на сомнительную ночлежку, ее ждала комнатенка с двумя металлическими кроватями, а за занавеской — умывальник и клозет. Оставаться тут и несколько минут было выше ее сил, благо близился вечер, и вместе с Гайкисом они отправились в таверну. Ритмичная музыка отвлекала от мрачных дум: вот здесь, в такой обстановке, предстоит ей жить и работать?!

Ночью она не сомкнула глаз — от духоты и от пения птиц. После полуночи вдруг наступила прохлада, с океана подул ветер, раздавались крики — не то людей, не то животных. Но вытерпеть было можно, ведь уже утром отходил поезд в столицу страны. Денег за гостиницу с нее не взяли: губернатор велел передать, что сеньора Коллонтай его гость. Все складывалось благополучно, но тут ее ждал новый удар. Гайкис взял билеты в третьем классе, а не в пульмане, считая, что скромность произведет хорошее впечатление на мексиканскую публику. «Где вы набрались таких извращенных понятий о демократизме?» — спросила она, в отчаянии оттого, что ей предстоят тринадцать часов пути в переполненном, жарком вагоне на высоте три тысячи метров. От духоты, от запаха чеснока и человеческих испарений она начала задыхаться, закружилась голова, появились все признаки повышенного кровяного давления. Но вагон-ресторан соединялся только с вагоном первого класса, из других туда не пускали. Продававшуюся на станциях воду в глиняных кувшинах, как и тропические фрукты, она использовать не могла без длительной акклиматизации — об этом предупредили еще в Москве.

В пульмановском вагоне уже не было ни одного свободного места, но перетрусивший Гайкис добился, чтобы в порядке исключения Коллонтай принесли кофе, минеральную воду и сандвичи. Еще полезнее оказалась нюхательная лечебная соль — она сняла головокружение, стало легче дышать. Вечером подъехали к Мехико, на перроне и тут оказалась кучка коммунистов, яростно кричавших «вива компаньера Коллонтай!». Гайкис не мог ничего понять: она категорически отказалась встретиться с «делегатами». На приветствие шефа протокола мексиканского министерства иностранных дел — «салюдо, компаньера Коллонтай» — вообще не откликнулась, и лишь когда сообразительный чиновник назвал ее «экселенца», крепко пожала его руку. Чиновнику это явно понравилось, и всю дорогу до отеля они обменивались шутками на английском языке.

В отеле «Хенова» — он располагался в десяти минутах ходьбы от полпредства — для Коллонтай был заказан апартамент из двух комнат с ванной комнатой и гардеробной. В первую же ночь начался сильный сердечный приступ с признаками затяжного удушья. Гостиничный врач дал успокоительные таблетки, заказал, подняв на ноги спавшую обслугу, несколько бокалов выжатого лимона, а главное — развесил в обеих комнатах для увлажнения воздуха мокрые простыни.