Силы начали восстанавливаться только к 1992 году, что совпало с очередной поездкой, на этот раз в Италию и Польшу.

Но прежде я написал «Вдовы» — первую пьесу после пятилетнего перерыва. Позже, в мае 1992 года, я принял участие в международном театральном фестивале в Сиене, где была сыграна эта пьеса. Со мной приехала группа польских актеров — согласно международным правилам, пьесу на фестивале представляют на языке, на котором она написана. В Польше мы пробыли недолго и в польские дела не вникали. Моя дальнейшая жизнь должна была проходить исключительно в Мексике.

Период с 1993 до конца 1995 года был самым плодотворным в моей мексиканской одиссее. В 1993 году я написал «Любовь в Крыму», пьесу в 3 актах — каждого из них вполне хватило бы на отдельную пьесу. Получил за нее престижную премию в Париже и гарантию ее постановки во Французском национальном театре, что и произошло в следующем году. 1994 год принес поездки во Францию, Швейцарию и Германию.

В канун 1996 года произошел крах на бирже, один из тех, что время от времени сотрясают Мексику, а косвенно — и другие страны. Это спровоцировало разорение и ликвидацию мелких и средних предприятий и резкий рост безработицы. Одновременно, после десяти лет относительной стабилизации, значительно возросла преступность. Главным образом — похищение людей ради выкупа. Убийство бывшего кандидата в президенты и связанные с этим скандалы привели к общественным беспорядкам. К тому же наши дела в «Эпифании» (или в «Озарении» — так мы назвали наше имение) начали осложняться. Прислуга все больше становилась неуправляемой. Новый телохранитель, которого мы вынуждены были брать с собой в поездки, предъявлял все более высокие требования. Жители близлежащей деревни вырубали последние деревья. Я перечислил только некоторые из наших проблем. Мы всерьез — независимо друг от друга — подумывали об отъезде из Мексики.

«Париж или Краков — выбирай». Так я поставил вопрос за завтраком 10 апреля 1996 года. И Сусана после короткого раздумья ответила: «Краков». — «В одну минуту мы решили нашу дальнейшую судьбу», — так написал я в «Дневнике возвращения».

Я возвращался в Краков навсегда. Однако передо мной стоял вопрос: каким этот город станет для нас? Ответ можно было получить, только приехав туда. Теперь я вижу, что все оказалось иным, чем я себе представлял. Действовать без плана хотя бы на день вперед невозможно. Но когда потом жизнь разрушает наши планы — мы огорчаемся. Что делать? Без конца удивляться, что действительность нам не подчиняется? Сомнительное удовольствие.

Подготовка к переезду на время отодвинула от меня эту проблему. Надо было втиснуть ранчо в контейнер и запереть в нем, — а потом проследить, чтобы контейнер отправился за тридевять земель, и, захватив с собою по два чемодана, отправиться туда самим, что и было сделано 8 сентября 1996 года.

Когда самолет, набрав высоту, взял курс на восток, мы смотрели, как уплывают назад дикие теснины и бесплодные земли — почти заброшенное человеком пространство. И я знал: как бы ни сложилась моя дальнейшая судьба, сюда я уже не вернусь никогда.

Снова в Кракове

Из множества впечатлений в памяти сохранились только тополя. Я часто вспоминаю минуту, когда появились их силуэты — стройные и трепещущие при малейшем ветерке. И расплывчатым фоном — Краков.

В город мы въезжали под дождем. Какой же Краков маленький! Раньше он никогда мне таким не казался, а ведь мы были тут уже много раз. Вот и Воля Юстовска, гостиница «Краковия» — и сразу за ней остановились у Старого Театра.

Последние тяжелые чемоданы внесены наверх. Все, кто их таскал, говорили по-польски, так же как все незнакомцы на улице. Это поражало меня больше всего.