|
Его смертные друзья… такие же люди, каким был и я… без конца бранили его за траты: дрова, масло, свечи. А Мариус признавал только самые изысканные свечи, из пчелиного воска. Для него имел значение каждый аромат. Прекрати думать об этом. Теперь воспоминания не причинят тебе вреда. Ты пришел сюда для дела, теперь с ним покончено, пора найти тех, когда ты любишь, твоих юных смертных, Бенджи и Сибель, и жить дальше. Жизнь – уже не театральная сцена, где вновь и вновь появля-ется призрак Банко, зловеще усаживаясь за столом. У меня болела душа. Наверх. Полежать немного в кирпичном монастыре, где нашли одежду ребенка. Лечь ря-дом с ребенком, убитом в монастыре, как утверждают сплетники-вампиры, новые привидения этих залов, пришедшие посмотреть, как спит сном Эндимиона великий Вампир Лестат. Я не чувствовал никакого убийства, одни нежные голоса монахинь. Я поднялся по лестни-це человеческим шагом, предоставив телу возможность обрести свой человеческий вес. За пять-сот лет я научился таким трюкам. Я умел пугать молодежь – навязчивых и зевак – не хуже любого из старейших, даже самых скромных, которые то произносят слова, выдающие дар телепатии, то растворяются в воздухе, решив уйти, или же периодически сотрясают здание своей силой – интересное достижение даже для этих стен в восемнадцать дюймов толщиной, с нетленными кипарисовыми подоконниками. Ему должны понравиться эти запахи, подумал я. Мариус, где он? Я не особенно хотел раз-говаривать с Мариусом, не повидав Лестата, и обменялся с ним лишь несколькими вежливыми словами, оставляя на его попечение свои сокровища. В конце концов, я привел своих детей в зверинец живых мертвецов. Кто лучше сохранит их, чем мой любимый Мариус, такой могущественный, что никто здесь не посмеет обсуждать ни малейшую его просьбу. Естественно, между нами нет телепатической связи, ведь Мариус – мой создатель, но не успел я подумать об этом, как осознал безо всякой телепатии, что в здании не чувствуется при-сутствия Мариуса. Не знаю, что происходило в тот короткий промежуток времени, пока я стоял на коленях перед Лестатом. Я не знал, где Мариус. Я не чувствовал знакомых человеческих за-пахов Бенджи и Сибель. Меня парализовала паника. Я остановился на втором этаже. Я прислонился к стене, с намеренным спокойствием изу-чая лакированные сосновые половицы. На паркете образовались желтые островки света. Где же Бенджи и Сибель? Что я наделал, приведя сюда двух зрелых, чудесных смертных? Бенджи, энергичный мальчик двенадцати лет, и двадцатипятилетняя Сибель, уже почти женщи-на. А вдруг Мариус, в душе такой щедрый, по небрежности выпустил их из вида? – Я здесь, дитя. – Резкий, тихий голос, я ему обрадовался. В лестничном пролете, прямо подо мной, стоял мой создатель, он последовал за мной вверх по лестнице, или же, скорее, ока-зался там с помощью свой силы и скорости, безмолвно и незаметно преодолев разделявшее нас расстояние. – Мой господин, – сказал я со слабой улыбкой. – В какой-то момент я за них испугался. – Это было извинение. – Мне здесь грустно. Он кивнул. – Они со мной, Арман, – сказал он. – Этот город кишит смертными. Сколько бы здесь ни бродило скитальцев, пищи хватит на всех. Их никто не обидит. Даже если бы меня здесь не бы-ло, никто не осмелился бы. Наступила моя очередь кивать. Но я не разделял его уверенность. Вампиры по природе своей капризны и делают ужасные, злобные вещи просто ради собст-венного удовольствия. Какой-нибудь заезжий мрачный чужак, привлеченный необычными со-бытиями, вполне может развлечься, убив чужую смертную зверюшку. – Ты – просто чудо, дитя мое, – с улыбкой сказал он. Дитя! Кто, кроме Мариуса, моего соз-дателя, мог бы так меня назвать, но что для него пятьсот лет? – Ты ушел на солнце, сын мой, – продолжал он с прежним отчетливо заботливым выражением на добром лице. |
