Морган исчез.

Мэллори исчезла.

Весь страх, боль, возмущение друзьями, любовниками и учителями, которые подвели меня и которых мне полагалось не разочаровывать; обида из–за разрушенных отношений; дискомфорт оттого, что я больше не знала, кто я на самом деле и какую роль должна сыграть в этом мире. Все исчезло.

В этот миг, в этом месте — вакуум. Неоспоримая привлекательность небытия, отсутствия боли.

И затем ощущения, которых я ждала, не зная того, два месяца.

Мир ускорился и взорвался музыкой. Ночь запела — голоса, звуки машин, гравия, крики и смех. Животные на охоте, люди болтают, дерутся, занимаются сексом. Над головой пролетел ворон. Ночь сияла — лунный свет придавал всему более резкие очертания. Мир был шумным — звуки и запахи, которых мне явно не хватало последние месяцы, чувства хищника.

Я взглянула на Селину, и она улыбнулась. Торжествующе усмехнулась.

— Ты утратила человечность, — сказала она. — Ты никогда ее не вернешь и не сможешь защитить себя. Ты знаешь, кого винить.

Я хотела молчать, ничего не говорить, но услышала, как отвечаю ей, спрашиваю ее:

— Этана?

Один кивок, и, как будто ее задача была выполнена, Селина разгладила блузку, повернулась и ушла в тень. Исчезла.

Мир выдохнул.

Я оглянулась и увидела в нескольких ярдах светящийся провал ворот Кадогана. Он там.

Я сделала шаг, ребра по–прежнему вопили от боли.

Я хотела сделать больно кому–то еще. И пошла. Мы пошли — вампирша и я — назад в Дом Кадогана.

Стража в воротах впустила меня, но я слышала шепот, они переговаривались, сообщали обо мне вампирам внутри.

Лужайка у входа пустовала, дверь была приоткрыта. Я медленно поднялась по ступенькам, по одной зараз, прижимая руку к ребрам. Боль немного утихла, поскольку началось заживление, но была достаточно сильной, чтобы вызвать слезы на глазах.

Внутри Дома царила тишина. Пара вампиров застыла, глядя, как я решительно прохожу мимо, сузив глаза хищника от резкого электрического света.

Мерит?

Я услышала голос в голове.

Найди меня — приказала я и остановилась на полпути между лестницей, коридором и гостиными.

Вдалеке в коридоре открылась дверь его кабинета. Он вышел, окинул меня взглядом и двинулся вперед.

— Ты сделал это со мной.

Не знаю, услышал ли он меня, но выражение его лица не изменилось. Он приблизился, остановился. Его глаза расширились, и он пристально посмотрел на меня:

— Господи, Мерит, что случилось?

Мой меч свистнул, когда я выхватила его из ножен и, сжав обеими руками, почувствовала, что круг замыкается. Я закрыла глаза, купаясь в тепле предвкушения.

— Мерит! — На этот раз в его словах прозвучал приказ.

Я открыла глаза, чуть не отступив, инстинктивно желая склониться перед волей Мастера — моего создателя, но поборола это и, несмотря на дрожащие конечности, подавила желание подчиниться.

— Нет, — услышала я свои слова, тихий шепот.

Его глаза опять расширились, затем метнулись куда–то за мою спину. Он отрицательно покачал головой и снова взглянул на меня. Тихий, интимный, настойчивый голос:

— Приди в себя, Мерит. Ты же не хочешь драться со мной.

— Хочу, — услышала я голос, который едва ли мог быть моим. — Возьми сталь, — посоветовала она ему.

Мы посоветовали.

Он долго стоял — молча, спокойно, прежде чем кивнуть. Кто–то протянул ему клинок — катану, сверкнувшую на свету. Он взял ее, скопировал мою позу — катана в обеих руках, тело наклонено.

— Если единственный способ вернуть тебя из этого — пролить кровь, да будет так.

Он прыгнул.

Легко забыть, что он был солдатом. Идеально сидящий костюм от Армани, безупречные белые сорочки и всегда сияющие итальянские туфли — ежедневный наряд топ–менеджера корпорации, а не предводителя банды из трехсот двадцати вампиров.