Художник снял картину, поставил другую: на столе резной деревянный боженька и ваза. Скульптура трухлявая, но характерная ли? Ваза голубая. Но ценная ли? А стол… Признаться, примерно такой же я еще в позапрошлом году выставила из своего интерьера в подвал!.. Поэтому без малейших угрызений совести я снова отвела глаза в сторону.

Тогда художник выволок с антресолей третью картину — такую большую, что ему пришлось тащить ее, как листик — муравью. И неудивительно: тут, в деревянной раме, от края до края плескалось озеро. Ну уж таких-то озер я насмотрелась всласть: для нашего литовского пейзажа они довольно характерны, но с точки зрения купания никакой ценности не имеют: не дно, а сплошной ил, того и гляди засосет тебя вместе со всеми штрихами… Поэтому я снова была вынуждена отвести глаза.

Когда художник закидывал картину обратно, по виску у него скатилась струйка пота и затерялась в непроходимых зарослях бороды. Я порылась в памяти в поисках мужчины, который ради меня пролил хотя бы каплю пота, однако не нашла такового, и у меня от удовольствия учащенно забилось сердце: разве не новый штрих в моей биографии?.. Устроилась поудобнее, уютно расположившись на стуле… На четвертой картине был изображен переулок Старого города. Я знала его как облупленный: там, за утлом, довольно приличное кафе. Так что, дело ясное, в произведении опять не содержалось никакого оригинального штриха, и мне снова пришлось коситься в сторону. На пятой картине — тот же переулок, только с аркой. На шестой — та же арка, но уже без переулка. На седьмой — другой переулок, только без той же арки. На восьмой — другая арка, только с тем же самым переулком… Мои глаза так напереулились, то есть наперекосились, что от утомления стали закрываться.

— Это… цикл? — осведомилась я, через силу пялясь на тринадцатый переулок без девятой арки.

— Цикл, — подтвердил он, выставляя девятую арку без четырнадцатого переулка.

— Если это цикл, то мне хотелось бы…

Он прямо-таки перегнулся пополам, стремясь не пропустить мимо ушей мое желание. Я вновь порылась в памяти, пытаясь обнаружить там мужчину, которого интересовало хотя бы одно мое желание, и снова никого не нашла — вот вам и второй оригинальный штрих в сером интерьере моей биографии!

— …мне хотелось бы еще одну чашечку кофе.

Художник замер перед кофейником, вцепившись обеими руками себе в бороду, словно собирался вырвать ее. Хотя моя память превратилась в разворошенный кротами луг, но я так и не извлекла из нее ни единого мужчины, готового ради меня вырвать хоть волосок, а уж чтобы всю бороду!.. Нет, о таком прекрасном штрихе для своей биографии я никогда и не мечтала!..

Тем временем за фанерной перегородкой послышался знакомый грохот, звон и тихое, на сей раз некороткое ругательство. Это мне, разумеется, понравилось, однако кофе уже был не только не вкусным, но и не крепким. У меня возникло сомнение: так ли все должно быть у настоящего и тем более перспективного художника, даже если он не облачен в куртку из настоящего бархата?..

Теперь он принялся таскать и ставить вдоль стен по нескольку картин разом. Пейзажи громоздились на пейзажи, фигурные композиции наталкивались на фигуры из других композиций, а один натюрморт подкрался столь близко к моей сумочке, что мне пришлось сунуть ее за пазуху. Однако художник не переставал устанавливать все новые и новые полотна, пока я с волнением не заметила, что они берут меня в кольцо. И самое странное: чем больше картин он приносил, тем менее ценными и характерными для его кисти казались они мне, а уж для моего интерьера и вовсе не нужными… Даже не роясь в памяти, я вспомнила, как однажды посетила зарубежную страну, а там, как и положено настоящему туристу, отправилась в пеший круиз по магазинам.