Степан. Да-с... жизнь серьезная...

Анна. Ты знаешь, Катя, - есть люди, которые с наслаждением бьют женщин... кулаками по глазам... по лицу, до крови... ногами бьют... ты понимаешь?

Катя (негромко, не сразу). Я знаю. Отец бил маму... Гришу бьет...

Анна (тоскливо). О боже... милая моя, дитя мое!

Черкун. Ты сядь... не волнуйся...

Степан. Забавно мне смотреть на вас... вы точно вчера прозрели...

Анна. Какие страшные дети есть там! Они заражены... болезнью... глаза у них тревожные, унылые, точно погребальные свечи... А матери бьют и проклинают своих детей за то, что дети родились больными... Ах, если б все люди знали, на чем построена их жизнь!

Притыкин. Мы знаем! Это вам в диковинку, а мы очень даже хорошо знаем! Народ - зверье... и становится все хуже... Еще бабы - смирнее, а мужики сплошь арестанты!

Монахов. Ну и бабы тоже. Кто тайно водкой торгует?

Исправник. О да! А вам известно, как они мужей травят? Испечет, знаете, пирожок с капустой и мышьяком и - угостит, да-с.

Катя (горячо). А как же иначе, если они дерутся? Так и нужно.

Притыкина (пугливо). Ах, милая! Ведь что говорит!

Исправник (шутя). А вот за такие речи я вас, сударыня...

Катя. Не дышите на меня... ф-фу!

Анна (растерянно). Но, господа, если вы знаете все это...

Черкун. Не будь наивной, Анна...

Степан (усмехаясь). Кого вы здесь думаете удивить?

Катя. Как не люблю я вашу улыбку... Чему вы смеетесь всегда?

Степан. Жизнь полна преступлений, которым имени нет... и преступники не наказаны, они всё командуют жизнью... а вы - всё только ахаете...

(Исправник берет под руку Притыкина и уходит с ним.)

Катя. Ну, что же делать?

Анна. Что нужно делать?

(Гриша оглянулся, взял со стола бутылку и уходит с ней.)

Степан. Открывайте глаза слепорожденным - больше вы ничего не можете сделать... ничего!

Черкун. Надо строить новые дороги... железные дороги... Железо - сила, которая разрушит эту глупую, деревянную жизнь...

Степан. И сами люди должны быть как железные, если они хотят перестроить жизнь... Мы не сделаем этого, мы не можем даже разрушить отжившее, помочь разложиться мертвому - оно нам близко и дорого... Не мы, как видно, создадим новое, - нет, не мы! Это надо понять: это сразу поставит каждого из нас на свое место...

Монахов (Кате). А ваш братец бутылку шартрезу взял и - видите? - пьет!

Катя (убегая). Ах... негодяй!..

Монахов. Зелье крепкое!

Гриша (его не видно). А тебе что? Не твое... Пошла, ну... не дам!

Степан (идет на шум). Он еще стукнет ее...

Анна. Сергей Николаевич продолжает воспитывать его? Это может дурно кончиться...

Черкун. Ну, Сергей едва ли учил красть бутылки...

Анна. А пить вино? (Оглядывается. Быстро и нервно говорит.) Чтобы сразу все было понятно, Егор, я приехала к тебе...

Черкун. Отложим это до другого времени...

Анна. Нет, подожди! Я примирилась с мыслью, что мы с тобой чужие... что я чужая для тебя...

Черкун (негромко, усмехаясь). Чужая? Тебя со мной роднили поцелуи и только?

Анна (тоскливо). Нет... я не знаю! Скажу одно: мне без тебя так трудно! Я так глупа... бессильна! Я ничего не знаю и не умею!

Черкун. Послушай... скажи мне сразу, чего ты хочешь?

Анна. Не обижай меня! Я ведь не за милостыней пришла... Я люблю тебя, да... очень сильно люблю, Егор... но я знаю: если ты решил... это бесполезно, если ты решил...

Черкун (глухо). Зачем друг другу дергать нервы, Анна?

Анна. Моя любовь - маленькая, но она мучает меня... нет, не уходи!.. Мне стыдно, что моя любовь такая... Сначала мне было обидно, больно... я думала о смерти, когда уехала:

Черкун (угрюмо). Что я могу сказать тебе? Не понимаю я тебя...

Анна (со страхом и мольбой).