|
Я сообразил, что шипение это звучало и раньше, но было тише, незаметнее. Значит, последние выстрелы пробили в оболочке газовой емкости новые дыры. – Наружу валите, а я улетаю! В могилу с вами я не собираюсь, большаки! – Карлик метнулся обратно. Схватившись за карабин, Мира поспешила за ним. Влас покосился на меня и бросился следом. «В могилу» – эти слова Чака означали нечто важное, что то было связано с ними… обязательно надо вспомнить! Вот и Мира сказала тогда про какую то могилу… Да странно так сказала, неожиданно, как будто ждала от меня какой то реакции. В затылке опять заломило – словно молотком по нему стучат! Прижав ладони к вискам, пошатываясь, я вышел из кормового отсека. Омеговцы быстро перезаряжали карабины и стреляли, выставив стволы в решетчатые окошки. Светлоусый молодой парень, скинув с плеча лямку комбеза, пытался вытащить стрелу из под ключицы. Пол качался, термоплан то зарывался носом, то выравнивался. Я шагнул к усатому. Он держался за стрелу и все никак не решался выдернуть ее. Поставив ногу на край лавки, я отпихнул его руки, ухватился за древко и рывком вытащил наконечник. Усатый, тихо охнув, рукавом смахнул выступившие на глаза слезы. Я взял его за шиворот, наклонился ниже и спросил, глядя в глаза: – Кто я такой? Стоящие рядом солдаты, услышав мои слова, удивленно посмотрели на нас, от дверей кабины оглянулся Влас. – Управитель, – сказал парень. – Хозяин Херсон Града. Я всмотрелся в него. Искренность и удивление на лице были неподдельными. И еще что то было в глазах парня, только непонятно, что именно. – Ладно, – проворчал я. – Твое имя? – Авдей, – говорил он не слишком приветливо. – Ты не похож на солдата, Авдей. И одет иначе. Он покосился на Власа. – Я следопыт из Большого дома. – Рана у тебя неглубокая, но рваная, кровь долго течь будет. Перетяни чем нибудь. – Перетяну, – буркнул он мне в спину, когда я шагнул к окну. Только теперь я понял, что еще пряталось в его глазах – ненависть. Или что то очень близкое к этому чувству. Два наемных солдата освободили место возле окна, и я выглянул, взявшись за прутья. Склон горы Крым остался позади, Черная речка исчезла из виду. Термоплан летел над развалинами домов – больших и маленьких, высоких и приземистых, многоэтажных коробок из серого бетона и деревянных развалюх. Последних, впрочем, было немного, в основном они сгнили или сгорели, оставив темные пятна пожарищ. Когда то на этом месте стоял огромный город – хотя до Погибели он может и не считался таким уж огромным, – а теперь были только занесенные песком, заросшие бурьяном руины да изломанные пласты ноздреватого серого покрытия. Асфальт, вспомнил я. Оно называется асфальтом, предки закатывали в него дороги. Между зарослями, горами земли, щебня и кусков асфальта за «Каботажником» спешил отряд из десятка одетых в меха людей верхом на приземистых ящерах. Над кочевниками то и дело взлетали дымные облачка, и каждый раз сквозь шум ветра доносились хлопки. – Почему их называют мутантами? – громко спросил я, не оборачиваясь. – Потому что кочевые, – ответил сзади Авдей. – Они там и люди, и мутанты, все разом живут. Звери они, дикари. – Тихо ты! – гаркнул Влас. – Мамаша управителя забыл, что ли, откуда? Я обернулся – Авдей исподлобья глядел на меня. Он по прежнему сидел на лавке, склонившийся над ним омеговец лоскутом ткани перетягивал ему плечо. Я собрался спросить, что там с моей мамашей, когда из рубки спиной вперед вылетел Чак. Едва не упав, натолкнулся на лавку, с размаху уселся на нее, вскочил и завопил в лицо вышедшей следом Мире: – Я две монеты отработал! Я блондина вашего спас! Вот этого вот, этого самого! – он ткнул в меня пальцем. |
