— Не выпивают? — со смехом крикнул царик. — Посмотрю я, как они не выпьют!

— Ты соврал, соврал, боярин! — злобно крикнул на Степурина Петр Урусов, сверкнув на него глазами из-под косматой шапки.

— Сам врешь, князек татарский! — гневно ответил ему Степурин. — Лгать мне не рука…

— Ну, ну, не грызться! — весело перебил царик. — Князь Петр Арсланович, князь Мамутек Арсланович, трескайте до дна, медведь вас задери! Коли не пить до дна… не видать добра!

И, выждав, пока князья, морщась и отплевываясь, осушили свои кубки, царик разом опрокинул свой стакан меду, швырнул его в сани и закричал зычным голосом:

— Пошел! Поше-е-л!

Кони поскакали, взрывая копытами крепко смерзшийся снег. Татары двинулись вслед за санями царика, плотно наседая на них со всех сторон. Вслед за татарами поскакал и Степурин с конными жильцами… За ними, немного поотстав, двинулся и весь поезд остальных саней.

Но не отъехал Степурин и полуверсты от последней остановки, как увидел, что с санями царика случилось что-то странное… Раздался чей-то душераздирающий крик, сверкнула над санями чья-то сабля… Петр Урусов что-то крикнул брату по-татарски, тот тоже взмахнул обнаженною саблей, низко нагнувшись с седла, и все татары с диким хохотом окружили сани…

— Вот он ваш царь-собака! — крикнул Петр Урусов, оборачиваясь на скаку к русским и привставая на стременах. И он высоко поднял за волосы окровавленную голову царика, отсеченную от туловища.

Все это случилось так быстро, так неожиданно, что Степурин, увидав голову царика, совсем растерялся в первое мгновение. Оцепенели около него и жильцы, и бояре…

— Измена! Злодей! Бей татар! — закричал наконец Степурин не своим голосом, выхватывая саблю и бросаясь вперед на кучку татар, все еще со смехом скакавших за санями царика.

— За мной! За мной! Бей злодеев! — кричал он, наскакивая конем на Мамутека Урусова и нанося удары направо и налево…

Но оказалось, что он бросился вперед один: все остальные, жильцы и бояре, ошеломленные случившимся, сбились в кучу, крича и размахивая руками. Степурина окружили пять-шесть татар… Бой был неравен и продолжался недолго: через минуту Алексей Степанович, окровавленный, оглушенный в голову ударом, тяжело рухнул на снег из седла. Ближайший татарин ухватил его доброго коня под уздцы, и все они вихрем умчались из глаз оторопевшей свиты и служни царика…

Тогда, при виде этого двойного убийства, страх и ужас напал на всех… Никому и в голову не пришло не только преследовать убийц, но даже подъехать к саням царика, брошенным среди дороги татарами, которые угнали с собою упряжных коней, ловко обрубив у них сбрую и постромки. Никто не вспомнил даже о Степурине… Все бросились стремглав обратно, толкаясь, путаясь и обгоняя друг друга, чтобы поскорее принести в Калугу страшную весть…

* * *

Долго лежал на снегу Степурин, ничего не сознавая, не чувствуя, не понимая, не замечая того, как свежая кровь, не запекаясь, текла из его широких и глубоких ран, окрашивая под ним белый снег темно-багровыми пятнами. Он лежал, не выпуская из крепко сжатой руки окровавленную саблю, как добрый воин, сдержавший данное слово… И только ледяной ветер, не перестававший дуть с утра с Оки, налетая на недвижно лежавшего Степурина, играл на окровавленном его челе кольцами золотистых кудрей, которые так любила разбирать Марина своими нежными пальцами. Лесная трущоба кругом была мертва, пустынна и безмолвна… Но вдруг Степурин, в котором еще чуть теплился огонек жизни, почуял над собою что-то необычайное: кто-то шумел, и стучал, и скрипел, и звенел у него над головою… Какие-то мрачные, темные тени проносились перед его закрытыми глазами, внезапно сменяясь ярко-красными и светло-желтыми пятнами света… Кто-то поднял его и понес, встряхивая так сильно, так больно бередя его раны, что он не вытерпел и застонал.