– Слыхали? В десять у ворот зоопарка, – повторила Элька. – Тогда увидите.

Но она не сказала, что мы увидим, и пошла себе, а мы теперь слушали, как пан Коротек бьет свою жену ремнем, выдернутым из брюк, и как она взывает ко всем святым о помощи, по-видимому, неубедительно и без истинной веры, ибо через открытое окно то и дело доносились до нас смачные шлепки и отчаянные стоны. Вечером старики высыпали на лавки и посматривали на небо, отыскивая обещанную комету, а мы играли в футбол на высохшей траве возле прусских казарм. Петр, который в тот день наведался в Елитково, доложил, что «рыбный суп» приобрел цвет чернил и воняет хуже прежнего, а вход на пляж преграждают большие щиты с объявлениями, подписанными властями всех трех городов, примыкающих к заливу.

– Все, пора наконец с этим покончить. Почему эти мальчишки не были ни в лагере, ни в трудотряде, почему никто не позаботился занять их чем-нибудь, чтобы они не шлялись по гиблым местам, где постоянно находят неразорвавшиеся снаряды и патроны? Вы за это также несете ответственность. – Голос прокурора звучал теперь на высоких тонах, а директор больше не расслаблял галстук, так как тот был уже совсем развязан. – Почему ребята не уехали на каникулы, вы ведь знаете, – продолжал прокурор, – не хуже меня, что в этой среде (акцент он сделал на этой) родители из-за недостатка времени и педагогических способностей теряют влияние на подрастающих детей, тут-то вы и должны действовать, в этом ваша роль, роль школы, коллектива наконец, – неужели я должен вас учить? Только в прошлом году у нас в Польше произошло десятка полтора подобных случаев, и я убежден, что многих из них не было бы вообще, если бы должный надзор осуществлялся также (акцент на также) во время каникул!

Слова прокурора, а потом то, что говорили директор и М-ский, мы слушали затаив дыхание. Не все через приоткрытые двери кабинета, разумеется, было слышно в подробностях, но мы вполне могли сориентироваться, что они все еще идут по ложному следу. Потому что М-ский, директор, мужчина в форме и прокурор, который появился в канцелярии школы в семь часов, – все они полагали, что Вайзер и Элька взлетели прямо в небо сотнями или тысячами кусочков после взрыва в ложбине за стрельбищем. Они думали, что это разорвался снаряд. Одно только у них не сходилось – во время поисков не нашли ни клочка одежды или тела, и это их бесило, и они кричали на нас и угрожали, будто это была наша вина. Не верили, что там, в ложбине, мы видели Вайзера и Эльку, уходящих по дороге. Не подозревали, что наша последняя встреча состоялась действительно на следующий день на Стриже у взорванного моста, где речка протекала под железнодорожной насыпью в узком туннеле. Их сбивали с толку наши признания, и они считали, что со страху мы спрятали где-то останки тел, а сейчас врем, путаясь в объяснениях. Им даже не приходило в голову, что если бы все было именно так, то в конце концов мы бы рассказали, где закопаны обрывок рубахи Вайзера или лоскут красного платья Эльки.

– Немцы оставили после себя немало зарытых боеприпасов, – говорил прокурор, – и это самый трагический урожай войны, – (акцент на самый трагический), – в наше время! Между тем ни один урок в вашей школе не был посвящен этой проблеме (акцент на вашей). Скажите, товарищ директор, что вы сделали, чтобы предостеречь молодежь от подобной опасности? Вы уже знаете, сколько этого добра обнаружили на кирпичном заводе? У нас есть точные сведения – хватило бы, чтобы поднять в воздух не только это здание, но и все дома в округе.

Директор что-то путано объяснял, а потом М-ский рассказывал о растущей неприязни к массовым организациям, снижении боевого духа, ослаблении бдительности и так далее и завершил политикой Ватикана и непримиримой позицией духовенства, с которым у него самого часто – да, да – случаются конфликты.