— В этих местах делом чести считается передать сыну лес в состоянии лучшем, чем унаследовал от отца. Это не у всех получается. У меня получится. Я рос с этим лесом. Знаю «лично» каждую елку и каждую сосну с детства, с одного взгляда могу сказать, сколько какое дерево даст древесины. Но лес для меня не просто кормилец — это вся моя жизнь. Иногда мне казалось даже: слышу, как он растет.

— Георг, ты уж слишком разволновался, — сказала фрау Кох.

— Да, я волнуюсь. Но все это надо было сказать, чтобы гости наши поняли причину большого и очень серьезного беспокойства.

С первого взгляда ничего особо заметного в лесу не было.

— А вы посмотрите на эту вот крайнюю ель — на фоне неба хорошо видно, как поредела ее хвоя… И у этой вот посмотрите… А вот пеньки. Пришлось спилить — прироста уже никакого. Из каждых двух елей одна нездорова. Особенно плохи дела на западных, обращенных к Франции склонах…

Быстро темнело, и было на высоте холодно. Супруги Кох предложили спуститься в деревню и уже там обо всем как следует побеседовать.

Дом Кохов и лесопилка расположены рядом. Но производство не захламило усадьбы. Аккуратными штабелями лежали доски и брус, собранные из кольев звенья решетчатой изгороди, ящичная дощечка, рукоятки для инструмента, заготовки для метел, лопат, граблей, громадных катушек для кабеля. Аккуратно был сложен привезенный сегодня свежесрубленный лес.

— Со всей округи везут — только работай! А радости нет. Это ведь как на бойне в годы бескормицы…

Чайный стол накрыли в комнате с охотничьими трофеями и книжками по лесоводству. Тут и продолжен был разговор.

* * *

Беда к германским лесам подкралась давно. Семь лет назад одному из нас довелось познакомиться с этой проблемой в Норвегии. Речь там шла, правда, больше о рыбе, погибавшей в озерах от «кислых» дождей. О лесах говорили предположительно, что они чахнут, и искали механизм повреждения деревьев.

Повреждали лес и озера дожди, приходившие в Норвегию с юга и юго-запада — из Англии и ФРГ. «Кислыми» дожди становились от сернистого газа, выходящего из труб заводов и теплостанций при сжигании угля и нефти. Сернистый газ (S0₂) плюс влага (Н₂О) — и на землю выпадает уже кислота (H₂S0₃). У рыб она нарушает солевой баланс, и они погибают. («Из ста пятидесяти обследованных озер сто сорок пять оказались уже без рыбы», — сокрушались норвежцы.) Что делает кислота с лесом, тогда еще было неясно. Но голова болела от этого главным образом у норвежцев. Немцы и англичане, желая как можно дальше отправить свой S0₂, построили очень высокие трубы (до четырехсот с лишним метров!). Но в космос эти выбросы не уходят, где-то выпасть они должны. Норвегия, таким образом, оказалась жертвой экспорта загрязнений.

Но теперь вот и немцы у себя дома узнали эту проблему. К своему сернистому газу тут прибавляется также и «импортный» — Франция тоже построила очень высокие трубы. И вдруг обнаружилось: лес в ФРГ повсеместно болеет. Причем лиственные породы деревьев оказались более стойкими к загрязнению. Умирают леса наиболее ценные — хвойные. В наихудшем положении — ель, в иных местах ФРГ на пять деревьев — одно больное, а тут, в Шварцвальде (близость французского промышленного Эльзаса), из двух елей одна умирает.

Теперь известен и механизм разрушения дерева кислотой. Георг Кох хорошо его знает:

— У каждой еловой иголки полтысячи мелких дыхательных пор, испаряющих воду. Кислота тончайший процесс нарушает — дерево начинает терять много воды. Чтобы восстановить равновесие, оно сбрасывает иглы. И все — прекратился прирост древесины, слабеют защитные силы… Гляньте на цифры — это убытки уже немалые, а сколько их впереди! И дело не в экономике только.