Я, наверное, чем-то обидел покойника, а покойник, наверное, не любил прощать нанесенных ему обид. Тоже, наверное, был гордый человек. Как и я.

Но отчего-то я не испытал к нему родственных чувств.

4

Теперь грех было отказываться от подарка. Тем более, что мы с дарителем оказались такие гордые люди. Тем более, что это последняя воля покойного, и тем более, что такой сыр-бор у братвы мог разгореться только из-за бабок, а бабки, при моих низких доходах, нужны были мне самому.

Я расшерудил удочкой траву вокруг Ивана Артемьевича и наткнулся, приблизительно в том месте, на которое он показывал, на ручки сумки. Потянул ее, и вытащил на свет божий, на самом деле обыкновенную спортивную сумку, с надписью на боку «Adidas».

Прощай Иван Артемьевич Фролов, по прозвищу Федул, пусть земля тебе будет пухом. Я не прощаю тебе твоего последнего презента и никогда не забуду его. Пусть простит его тебе Бог, с которым, если он есть, ты, должно быть, сейчас встречаешься.

Небольшой пистолет с длинным стволом, на который я тоже наткнулся, остался лежать в траве, хотя была мыслишка прихватить и его, — я поднял за удобные ручки свою добычу и двинулся к далекому звуку машин.

Шел спокойно, никуда не торопясь, и прошел, возможно, метров двести, так что за далекими деревьями мелькнула высокая фура грузовика, — когда тошнота накатила на меня.

Что это, — еще попробовал удивиться я. — Не мальчишка же, из-за такой ерунды…

Попытался, было, бороться, желая проглотить подступивший к горлу ком, но тошнота оказалась сильней. Что-то сильно дернулось в животе, — и вся моя генеральская уха, все мои кулинарные ухищрения оказались в одну секунду на невинной лесной траве, по которой ползли по своим делам трудолюбивые муравьи… Тошнота подкатывала снова и снова, — что-то еще выливалось из меня, что я не готовил на обед, а, должно быть, съел далеко в прошлой своей жизни. Что-то еще и еще… Так много, оказывается, во мне было всякого дерьма.

В себя я пришел, только когда вышел на обочину шоссе, и мимо прогрохотал огромный трейлер, который так ревел, что, наверное, у него там было два несмазанных дизеля, а не один.

Сизые выхлопы, которые он оставлял за собой, докатились клубами до меня, — подействовав получше нашатырного спирта. Я даже повеселел: жизнь продолжается!.. Подальше, подальше от этого проклятого места, а там кто знает, может, моя распроклятая полоса уже закончилась, и все продолжится в самом наилучшем виде?

Я вышел на шоссе в удачном месте, почти на автобусную остановку. На противоположной стороне виднелся покосившийся забор дачного поселка, за ним — куча малюсеньких крыш. Народная сельхозобитель, — реликт коммунистического прошлого, времен всеобщей уравниловки.

Но — наш президент Путин, наша партия — Единство, наш напиток — Данон — утренняя свежесть… То есть, хочу сказать: времена несколько переменились.

На лавочке под навесом оставались места, старушка, с тележкой на колесиках у ног, подвинулась, и я сел, поставив на асфальт сумку, а на нее бросив рюкзак и удочки.

Пустой желудок создавал ощущение удивительной легкости. Легкости и какой-то заторможенности одновременно.

Автобуса, наверное, давно не было, потому что почти вся лавочка была занята, и еще трое молодых ребят сидели за навесом на бревне, — жара их не брала.

— Давно ждете? — спросил я старушку.

Та посмотрела на свои ржавые часики, у которых стрелок-то было не разглядеть от древности, и сказала:

— Через пятнадцать-двадцать минут будет, если по расписанию.

Подальше, подальше от этого места.