Кэтрин, хмурая, спустилась на первый этаж, в кабинет, и очень любезно попрощалась с Марджори. Мардж в чем-то такая же, как Элли, и Кэтрин хотелось загладить вину перед обеими сразу. Она не совсем понимала, в чем виновата, но что виновата — чувствовала очень отчетливо.

Мысли ее возвращались к Грегори Далласу с тем упорством, с каким волна набегает на прибрежные камни. Набегает, разбивается в пену, в брызги, отступает, набегает вновь… И что в нем такого особенного?

Ответ на этот вопрос пришел к Кэтрин словно сам собой, но гораздо позже.

Она читала Тому сказку на ночь, точнее это была не сказка в привычном понимании слова, а очень драматичная и завораживающе жестокая история про войну людей с вампирами и прочей нечистью, воплощенная в комиксах японскими художниками. Вот и купила сыну японскую мангу для расширения кругозора… Сын, конечно, был в восторге, его глаза сияли, щеки разрумянились. Кто бы мог подумать, что все эти кошмары произведут на него такое благостное действие?

Кэтрин рассматривала вместе с ним картинки и удивлялась тому, насколько главный герой похож на своего антагониста, лорда вампиров, кровопийцу и злодея.

Грегори Даллас в чем-то очень похож на Дэвида.

Эта мысль оформилась в ее сознании буквально в одно мгновение, как будто щелкнул выключатель и комнату залил свет. Ну и ну… Как же она раньше этого не заметила?

И хорошо, что не заметила. Иначе как она делала бы ему операцию? Хорошо, что все случилось как случилось, лучше не придумаешь.

И хотелось бы, конечно, чтобы Дэвид уже отыграл свою роль злодея и на сцену вышел положительный герой…

Кэтрин в этот вечер никак не могла заснуть. Она ворочалась в кровати, беспокоилась о чем-то, сама не зная о чем, и страстно желала увидеть сон про детство, то детство, когда мама и папа еще любили друг друга, а она была веселой и беззаботной девчушкой. Эти сны всегда дарили ей успокоение…

Уже на грани яви и сна она вдруг подхватилась и потянулась к будильнику, чтобы перевести его на час раньше. Ей обязательно нужно перед работой успеть к парикмахеру. И за косметикой.

Кэтрин нутром чуяла, что от этого каким-то образом зависит, сумеет она общаться с Марджори и Элли не скрежеща зубами или нет.

Ей снилось, как дерутся волки. Огромные злые звери, две серые смерти с желтыми глазами и оскаленными зубами, ненависть во взгляде, слипшаяся от крови густая жесткая шерсть, страшный рык, от которого леденеет кровь. Они дрались так отчаянно, так жестоко, как дерутся только лишь за самку.

И Кэтрин чувствовала себя этой самкой.

Она стояла поодаль и была, как ни странно, в своем обычном, человеческом теле, видела неестественно белые свои руки с длинными ногтями, крашенными в янтарный цвет, наблюдала с веселым волнением в крови, как катаются по земле двое волков, сражаются за нее не на жизнь, а на смерть.

Ей нравилось то, что она видела. И в то же время ее это пугало.

Она никоим образом не была уверена, что победитель пощадит ее.

Она вдруг поняла, что может стать для него как подругой, так и добычей. И он сам еще этого не решил.

Вот один из волков поднялся, а другой так и остался лежать. Янтарно-желтые глаза-угли обратились к ней. Кэтрин проснулась в холодном поту.

Она боялась заснуть, боялась, что сон повторится, точнее, что он продолжится и ее растерзают в клочья, но ей стала сниться какая-то бессвязная чушь, и волков она больше не видела. В ту ночь, по крайней мере.

Утро наступило жемчужно-пасмурное и строгое, прохладное. Кэтрин не удалось вытащить сонного Тома из постели. Она немного посидела на краешке его кровати, полюбовалась расслабленными от сна линиями его лица, чмокнула в лоб и отправилась завтракать в одиночестве. Это тоже бывает приятно иногда — но только не тогда, когда в голове роятся тревожные мысли.