Грег заметил, что, когда женщины кокетничают, они как будто поддевают мужчину острыми крючками, подкалывают, иногда весьма чувствительно. Или приглашают к чему-то «ну о-очень неприличному». А Кэтрин этой улыбкой тоже приглашала, но только… на праздник или на увеселительную прогулку.

— Ну, я думаю, сравнение со стихией подойдет. Она очень красивая, и у нее есть душа, что бы кто ни говорил.

Кэтрин улыбнулась так тепло, что как будто сама испугалась этой улыбки.

— Ты похожа на ветер. На ветер с дождем. Когда над равниной идет дождь, и ветер гонит его, колышет, как занавесь из струй. И на облака, которые быстро-быстро бегут по небу, подсвеченные солнцем. И на рассвет над морем, когда на лазурном небе розоватые облака, а вода в лучах солнца — как жидкое золото.

— Ты пишешь стихи?

— Нет.

— А ведь мог бы.

— Я не очень люблю стихи. Я люблю, когда женщина красивая. Предпочитаю красоту в такой форме.

— Почему?

— Ею можно обладать.

Если бы из-под Кэтрин внезапно выдернули стул, она чувствовала бы себя примерно так же.

— Я сказал что-то не то? — спросил Грег.

— Для вас, мужчин, обладание — это так важно?

— Как и для вас, женщин, принадлежность. Когда мужчина чувствует, что у него есть кто-то, за кого он отвечает, кого ему нужно защищать и оберегать, у него есть смысл жизни. Когда женщина чувствует, что она принадлежит кому-то, что он защищает ее, она может расслабиться и заниматься своими делами спокойно: рожать детей, хранить очаг…

— Тебя послушать — становится непонятно, почему мы ушли из каменного века. Неужели ты думаешь, что женские обязанности сводятся к тому, чтобы сидеть дома и воспитывать детей?

— Ты передергиваешь. Я ничего такого не говорил.

— Но…

— Я сказал — заниматься своими делами. Включая все остальное, будь то посещение солярия или написание диссертации по энтомологии. Но дети — это главное. Или ты со мной не согласна?

Кэтрин казалось, что от ее молчания у нее самой вот-вот лопнут барабанные перепонки. Она смотрела в тарелку, словно пыталась оживить взглядом кусок отбивной.

Проскользнула несвязанная с разговором мысль: а ведь вкусно. Есть простое мясо с кровью — вкусно и приятно, и никаких тебе угрызений совести. И как только Дэвиду удалось сделать из нее травоядное? Косуля, ничего не скажешь…

Грег воспринял ее сосредоточенное молчание как немой протест.

— Откуда же тогда появляются приемные дети? Почему их кто-то берет и воспитывает как своих? И любит?

— А ты жестокий. — Она посмотрела на него исподлобья.

— Да. Иначе я не смог бы делать свою работу.

— А тебе самому есть кого защищать? Смысл жизни у тебя есть? — спросила она, прищурившись.

— Я защищаю правду. Закон. Всех.

— Значит, никого.

Грег поставил бокал с вином на стол так, словно хотел вдавить его в столешницу.

— Квиты!

Кэтрин улыбнулась одной стороной рта:

— Это самое необыкновенное свидание, которое у меня было в жизни. Я уже начинаю опасаться скандала и драки.

— Драки не будет. Я сильнее тебя в пятнадцать раз.

Кэтрин нервно рассмеялась.

— И не думай, что я стану тебе поддаваться, — продолжил Грег, глядя на нее с таким выражением на лице, что было непонятно, подтрунивает он или говорит серьезно. — Я избавился от этой этикетной привычки. У меня часто бывают в суде противники-женщины. И с ними надо держать ухо востро. И правда мне намного дороже, чем образ джентльмена в их глазах.