— Тебе не понравилось? Ты же сама сказала, что я не человек.

— Сказала. Но ведь остальные…

— Некоторым стоило дать понять.

— Кому?

— Мальчишке этому, который на тебя пялился. И тетушке твоей. Она нелюдей недолюбливает.

— Может, у нее есть на то причины, — Катарина тронула ветку, усыпанную мелкими розовыми цветами.

— Может, — согласилась Джио.

— Так зачем это надо было?

— А не думаешь, что я просто… баловалась.

Катарина вздохнула и переступила через толстую корягу, что преградила путь. Та была темной и блестящей, напоминающей змею.

— Не думаю. Я давно поняла, что все твои поступки имеют какой-то смысл, пусть мне и не всегда удается понять сходу, какой именно…

— Я люблю черный пудинг.

— Ты никогда не говорила.

— Зачем? — Джио пожала плечами. — Все одно при дворце его не умеют готовить правильно. А тут… считай, это было предупреждение.

— Для кого?

— Для всех. Для мальчишки, что решил, будто он здесь самый умный, для остальных тоже…

— Они ведь не в полной мере люди? Близнецы?

— Один. Второй человеческой крови.

— А Гевин?

— Почему не Кевин? — Джио остановилась у пруда, поверхность которого была затянута темной плотной ряской.

— Не знаю. Просто подумалось…

Над прудом плясали стрекозы. Они то спускались, касаясь черной воды, то поднимались выше, отпустив собственное отражение. Метались водомерки. Пахло тиной и землей.

— Но ты угадала. И у его матери действительно есть причины не любить тех, кто не принадлежит роду людскому, хотя, скорее всего, она просто не понимала, с чем связывается, да…

— Мне стоит его опасаться?

— Его? Нет. Он… не из тех, в ком кипит кровь. Скорее наоборот. Спокоен. Хладнокровен. Расчетлив. Но поэтому связываться не стоит.

Джио опустилась на траву и похлопала рядом.

— Платье вымажется.

— Постирают.

И верно. Земля не была холодной. Она словно очнулась после грозы и, напившись воды допьяна, дышала теперь летним теплом.

Парило.

И к вечеру опять след ждать дождя.

— Почему не стоит? Может, и вправду принять его предложение, если так, мы договоримся и этот брак не будет в тягость.

— Как и в радость.

— Я давно уже в радость не верю, — Катарина сорвала маргаритку. Когда-то она на них гадала. Любит, не любит… забудет… хорошо бы, если о ней все забудут.

— И глупая. Но нет, он заключит сделку. А потом новую, более выгодную. Конечно, он не бросит тебя, если сочтет, что ты больше не представляешь интереса и не приносишь выгоду, его племя славится тем, что держит слово. Но он с легкостью тебя убьет, если решит, что это проще, чем решать твои проблемы. Змей, что еще сказать. И потому даже родная мать… та, которую он полагает родной, его боится. Не заметила?

— Нет, — лепесток за лепестком Катарина отпускала на траву, пока в руках ее не остался голый стебелек с пушистым донцем.

— Вернее побаивается. И борется между своей жадностью и страхом. Здесь куда интересней, чем можно было надеяться.

— Рада, что тебе интересно, — и Катарина упала в траву. Она лежала, закинув руки за голову, разглядывая редкие облака, что ползли по высокому синему небу.

На стрекоз.

На Джио, которая задумчиво и сосредоточенно жевала стебелек.

— И что мне делать?

— А что ты хочешь?

— Не знаю.