Хэмиш не мог удержаться от вздоха, и Элспет решила, что с предостережением своим она опоздала.

–Какие у вас могли быть общие дела? – продолжала она тревожно и раздраженно. – Я от него получила деньги, а он их даром не дает; он не из тех, кто меняет ячмень на мякину. Ах! Если ты сожалеешь о сделке, которую ты с ним заключил, и если ее можно расторгнуть, не запятнав ни твоей чести, ни твоего достоинства, отнеси ему его серебряные монеты и не верь его ласковым словам.

–Это невозможно, матушка, – ответил Хэмиш. – Я нисколько не раскаиваюсь в том, что сделал; я только сожалею о том, что мне придется в скором времени расстаться с вами.

–Расстаться со мной? Как так? Глупыш, неужели ты воображаешь, будто я не знаю, в чем долг жены или матери храбреца? Ты ведь совсем еще мальчик; а твой отец, который двадцать лет подряд был грозою Горной Шотландии, не гнушался ни моим обществом, ни моей помощью и часто говорил, что она стоит подмоги двух дюжих слуг.

–Не в этом дело, матушка… Но раз уж мне придется оставить родные места…

–Оставить родные места! – воскликнула мать, перебивая его. – А что я, по‑твоему, куст, который пустил корни глубоко в землю и погибнет, если его пересадить в другую почву? Я знавала не такие еще ветры, как те, что веют вокруг Бен‑Крухана. Я следовала за твоим отцом в пустоши Росса, в непроходимые заросли И Мак И Мхора. Стыдись, сын мой! Ноги у меня старые, но они понесут меня в любую даль вослед за твоими молодыми ногами.

–О горе мне, матушка! – с дрожью в голосе проговорил юноша. – Плыть по морю…

–По морю! Разве я такая, что убоюсь моря? Никогда в жизни, что ли, я не сидела в лодке? Не видела Мельского пролива, Трешорнишских островов, крутых скал Хэрриса?

–О горе мне, матушка! Я уеду далеко‑далеко от всех этих мест. Я завербовался в один из новых полков, и нас отправляют воевать с французами в Америку.

–Завербовался? – удивленно переспросила мать. – Против моей  воли, без моего  согласия? Ты не мог так поступить! Ты бы так не сделал! – Она встала, выпрямилась, приняла гордую, повелительную позу. – Хэмиш, ты не посмел бы!

–Отчаяние, матушка, придает смелость идти на все, – ответил Хэмиш грустно и вместе с тем решительно. – Что мне делать здесь, где я едва могу заработать на хлеб себе и вам и где жизнь с каждым днем становится труднее? Если только вы согласитесь сесть и выслушать меня, я берусь убедить вас, что поступил правильно.

Элспет села с горькой усмешкой, и все то же суровое, язвительное выражение не сходило с ее лица, пока она, плотно сжав губы, слушала все доводы, которые сын приводил в свое оправдание. А Хэмиш, не смущаясь тем, что, как он и ожидал, мать разгневана, продолжал:

–Когда я в тот раз ушел из дому, дорогая матушка, у меня давно уже было решено наведаться к Мак‑Федрайку; хоть он хитер и тщеславен, словно сакс, однако он человек умный, и я думал, что, раз это ему ничего не будет стоить, он научит меня, как мне улучшить наше положение.

–Улучшить наше положение! – вскричала Элспет, выйдя из терпения при последних словах сына. – И ты пошел к негодяю, у которого душа не лучше, чем у последнего труса, пошел просить у него совета, что тебе делать? Твой отец – тот испрашивал совета только у своей доблести и у своего палаша.

–Неправда! – гневно воскликнула Элспет. – Ты и подобные тебе трусы страшитесь собственного малодушия, а вовсе не мощи неприятеля; вы похожи на пугливую болотную курочку, которой самое маленькое облачко в небесах кажется тенью парящего над ней орла.

–Матушка, – гордо заявил Хэмиш, – не обвиняйте меня в малодушии.