Этот ответ, произнесенный необычайно твердо и решительно, как громом поразил Элспет. Ее обуяло отчаяние. Доводы, представлявшиеся ей неопровержимыми, разбились об упорство сына, как волна разбивается об утес. Помолчав довольно долго, она наполнила чашу сына и подала ему с видом смиренно‑почтительным и покорным.

–Выпей, – сказала она, – выпей за отчий дом, прежде чем ты навсегда его покинешь; и скажи мне – раз уж, презрев, что ты сын своего отца, ты наложил на себя цепи, выкованные новым королем и новым предводителем – их обоих твои предки знали только как смертельных своих врагов, – скажи мне, сколько на этих цепях звеньев?

Хэмиш принял из ее рук чашу, но взглянул на мать с недоумением, видимо не поняв скрытого смысла ее слов. Она продолжала, повысив голос:

–Скажи мне, ведь я вправе это знать, сколько дней милостью тех, кого ты признал своими господами, мне дозволено будет на тебя глядеть? Другими словами – сколько дней мне осталось жить? Ведь, когда ты меня покинешь, на земле для меня не останется ничего, что бы привязывало меня к жизни.

–Матушка, – ответил Хэмиш Мак‑Тевиш, – мне дозволено пробыть у вас шесть дней; и если вы согласны в пятый день уйти отсюда вместе со мной, я с миром доведу вас до вашего нового жилища. Если же вы останетесь здесь, я уйду на рассвете седьмого дня – это для меня крайний срок, чтобы поспеть в Дамбартон; потому что, если я не окажусь на месте утром восьмого дня, меня сочтут дезертиром, подвергнут наказанию; я буду опозорен как солдат и как человек благородного звания.

–Поступь твоего отца, – возразила Элспет, – была свободна как ветер, что колышет вереск; спросить его: «Куда держишь путь? » было бы так же нелепо, как спросить того, кто гонит по небу облака: «Зачем ты веешь? » Скажи мне, раз уж ты должен уйти и хочешь уйти, – под страхом какого наказания ты должен точно в назначенный срок вернуться в рабство, тебе уготованное?

–Не называйте это рабством, матушка; это служба, честная солдатская служба, единственная, которая сейчас предоставляется сыну Мак‑Тевиша Мхора.

–Скажи все‑таки, какое наказание тебе грозит, коли ты не вернешься?

–То, которому по военным законам подлежат дезертиры, – ответил Хэмиш спокойно, но изменясь в лице под влиянием каких‑то сокрытых чувств; пытливый глаз матери тотчас уловил его смущение, и она решила непременно дознаться, где правда.

–Это, – продолжала она с напускным спокойствием, которому противоречил ее сверкающий взгляд, – это ведь то самое наказание, которому подвергают провинившуюся собаку?

–Не расспрашивайте меня больше, матушка, – сказал Хэмиш, – наказание не имеет никакого значения для того, кто никогда не навлечет его на себя.

–Для меня оно имеет значение, – возразила Элспет, – ведь я лучше тебя знаю, что там, где людям дана власть карать, часто возникает желание проявить эту власть без всякой к тому причины. Я хотела бы помолиться за тебя, Хэмиш, и мне нужно знать, о чем мне надлежит просить того, кто на всех простирает свое попечение, от каких бед он должен охранить твою юность и твою чистую душу.

–Матушка, – молвил Хэмиш, – для того, кто твердо решил никогда не совершать преступления, нет разницы, какому наказанию подвергают преступников. Вожди наших нагорий нередко тоже карали своих вассалов и, как я слыхал, карали сурово. Разве Лахлану Мак‑Иану, который нам всем памятен, не отрубили голову по приказу его господина за то, что он посмел выстрелить первый, охотясь на оленя?

–Да, – подтвердила Элспет, – и следовало ее отрубить, раз он обесчестил вождя перед лицом всего клана.