–И ты покидаешь мать, обрекаешь ее в старости на нищету и одиночество! – воскликнула Элспет, испытывая один за другим все способы поколебать решение, коренившееся, как она теперь поняла, намного глубже, чем ей казалось вначале.

–Отнюдь нет, – снова возразил он, – я обеспечу вам достаток и спокойствие, каких вы в жизни своей не знали. Сына Баркалдайна назначили командиром роты, к нему‑то я и поступил. Мак‑Федрайк работает для него, вербует ему людей и в накладе не остается.

–Вот единственные правдивые слова во всем, что ты рассказал, будь даже все остальное сплошной ложью, адом порожденной, – с горечью молвила старуха.

–Но и мы на этом не прогадаем, – продолжал Хэмиш, – ведь Баркалдайн даст вам славный домик в своем лесу Леттер‑Финдрейт, с выгоном для ваших коз, да и корову, если вы пожелаете ее завести и пасти на общинных лугах. А моего собственного жалованья, хоть я и буду далеко от вас, милая, дорогая матушка, вам с избытком хватит, чтобы покупать муку и все прочее, что только вам понадобится. За меня не тревожьтесь. Я поступаю рядовым; но если я сумею отличиться в боях и буду исправно нести свою службу, я вернусь офицером и буду получать полдоллара в день.

–Бедное дитя, – молвила Элспет голосом, в котором наравне со скорбью звучало презрение, – ты и впрямь доверяешь Мак‑Федрайку?

–Я могу ему доверять, матушка, – сказал в ответ Хэмиш, – потому что, – при этих словах лоб и щеки юноши зарделись темным румянцем, таким, какой бывает только у людей его племени, – Мак‑Федрайку известно, чья кровь течет в моих жилах; он знает, что, стоит ему пренебречь вашим благом, и ему останется только вычислить, сколько дней потребно Хэмишу, чтобы вернуться в Бредалбейн, да прибавить к ним еще три восхода и три захода солнца – и он точно сможет сказать, сколько ему еще положено жить. Я убил бы вероломного у его собственного очага, вздумай он нарушить данное мне слово, – да, убил бы, клянусь богом, сотворившим нас обоих.

Взгляд и вся повадка юного солдата на минуту‑другую ошеломили Элспет; для нее было ново, что сын выражал глубоко сокрытые, суровые чувства, сразу же напомнившие ей отца Хэмиша; но она продолжала говорить с ним тем же оскорбительным тоном, каким обратилась к нему вначале.

–Матушка, – мрачно, но твердо ответил Хэмиш, – все это я уже передумал. К благородной руке Баркалдайна не пристало ни капли той крови, что пролилась в Гленко. Это проклятие лежит на злосчастной семье Гленлионов, и господь покарал их за то, что они содеяли.

–Ты уже сейчас говоришь словно сакский проповедник, – сказала мать. – Не лучше ли тебе остаться и выпросить у Мак‑Каллума Мхора церковь, где ты мог бы призывать своих прихожан простить род Дермида?

–Что было – то было, – ответил Хэмиш, – а сейчас все по‑иному. Сегодня, когда кланы сокрушены и лишены своих прав, необходимо и разумно покончить с извечной ненавистью, со старыми распрями; не след им продолжаться, раз кланы получили независимость и могущество. Кто не может отомстить как подобает мужчине, не должен, словно трус, носить в сердце своем бесполезную ненависть. Матушка, молодой Баркалдайн правдив и отважен. Я знаю, Мак‑Федрайк советовал ему не отпускать меня к вам, потому что вы, мол, отговорите меня поступить на военную службу. А Баркалдайн на это сказал ему: «Хэмиш Мак‑Тевиш – сын честного человека, он своему слову не изменит». Матушка, Баркалдайн предводительствует сотней самых храбрых сынов гэлов, они носят свою национальную одежду и оружие своих отцов, сердца их едины, они идут плечом к плечу.