– Но ведь твоего шефа полковника Лайденбаха нет в городе.

– Ганс у меня много начальников и без Лайденбаха. Но немного времени у меня есть. И мне жаль, что я не смогу остаться. А почему ты сказал мне это только сегодня?

– Не хотел портить вечер.

– Значит, вы покидаете Харьков? Ты и твой барон?

– Не так скоро. Барону и Лимоненко предстоит все проверить. А они не желают пока привлекать экспертов.

– Почему?

–Они хотят сами понять, что попало им в руки. Барон фон Рунсдорф станет информировать рейхсфюрера только когда сам будет во всем уверен! Да и у них есть еще что-то. Помимо бумаг.

– Но ты сам сказал, что они искали бумаги.

– А теперь всплыла какая-то фамилия. И Лимоненко сказал, что этот человек где-то рядом.

– Какой человек?

– Я не знаю точно, Эльза. Но, как я понял, это важная фигура, которая дополнит архив.

– Как дополнит?

– Не знаю. Это или инженер или ученный, который хорошо знает работы Пильчикова. Большего не услышал. Меня отправили из квартиры барона.

– Странно, Ганс. Он разве не доверяет тебе? Русскому доверяет, а тебе нет?

– Да зачем мне его тайны, Эльза. Я никогда не был слишком любопытен. Должно быть, именно это качество барон ценит во мне больше всего. Да и весьма опасно приближаться к такой тайне.

– Почему?

– Барон говорил со мной однажды, что Лимоненко после операции ликвидируют.

– Ликвидируют?

– Может поэтому барон и не подпускает меня слишком близко.

– Ты говоришь страшные вещи, Ганс. Ликвидировать человека из-за каких-то бумаг.

– Это не какие-то бумаги, Эльза. Ты бы видела, как светились глаза Рунсдорфа, когда Лимоненко принес ему папку. Как он вынимал листы и как гладил пальцем герб на бумаге! Нет! Это не просто бумаги. Это какая-то важная тайна.

– Но чего она касается? Неужели ты не знаешь, Ганс?

– В тебе говорит женское любопытство?

– Наверное. Но тайна всегда притягивает. Ты не находишь?

– Пожалуй ты права, Эльза. Мне и самому хочется узнать больше.

– Так давай узнаем.

– Ты о чем? – не понял девушку Рикслер…

***

Харьков.

Квартира барона фон Рунсдорфа.

Октябрь, 1942 год.

Барон перебирал листы пожелтевшей от времени бумаги. Рядом с ним сидел Лимоненко и рассматривал печати при помощи лупы.

– Что вы скажете об этом, Владислав Антонович?

– Это без всякого сомнения то, что мы искали, господин барон.

– То, что я успел прочитать, имеет ценность для историка занимающегося историй техники. Но сейчас в Берлине это никому не нужно.

–Но это только начало, господин барон. Вы сами посмотрите. Вот его отчет о проведенных опытах.

«…мною были с помощью электронных волн, шедших сквозь стены зала, в котором стояли приборы, выполнены следующие опыты: 1) зажжены огни модели маяка; 2) вызван выстрел из небольшой пушки; 3) взорвана мина в искусственном бассейне, устроенном в зале, причем затонула маленькая яхта; 4) приведена в движение модель железнодорожного семафора».

– Это слова о значении его разработок. Но где схемы и чертежи?

– На изучение бумаг нужно время, герр барон.

– Как мне лично кажется, отсюда вытащили самые главные части, Владислав Антонович. Очевидно, что инженеру Бекаури удалось взять самое ценное в 1920 году.

– Нам нужно просмотреть все.

– Но чертежей здесь нет.

– А вот это?

– Это схема, и довольно краткая.