— Но есть же, есть связи, — настаивал Бент. — Как-никак, а мы говорим и о наших здешних корнях.

— Какие еще тут корни?! Мои корни в Южной Каролине, где мама и папа родились, — сказал Уэйд. — А прежде — дедушка и бабушка. И знаешь, какие у них корни? Знаешь, откуда мои прабабки и прадеды? Из Ганы. Мы ее когда-то звали Золотой Берег. И уж это никак не по соседству с Южной Африкой.

— Не забывай, сколько рабов оттуда, — не унимался Бент.

— Нет. Большинство рабов не оттуда. Нет, сэр. Работорговля велась с Западной Африкой. Не веришь? Загляни в книжки, Чарли. Такие страны, как Дагомея, и Берег Слоновой Кости, и Гана, и Нигерия — все они у Гвинейского залива. Вот откуда шла работорговля. А иногда из Конго или Замбии. Ты что, об Африке вообще ничего не знаешь?

— Да нет, я знаю, где все эти места. — Бент был явно оскорблен.

— Нельсон Мандела просыпается, отсидев двадцать семь лет за решеткой, — сказал Уэйд, набирая пары, — и вот он приезжает сюда, еще шатаясь от долгой спячки, и вещает, как тип, который не знает, что уже весь мир сбросил с себя путы коммунизма. И призывает сцепить наши руки с руками наших черных южно-африканских братьев. Хотя, заметь себе, ни один из наших здешних братьев в первую голову не является выходцем оттуда. Он что, считает, что говорит с глупыми негритосами?

— Мне кажется, он тут сделал кое-что неплохо, — сказал Бент.

— А мне кажется, что он только все ухудшил, — категорически заявил Уэйд. — У нас здесь и так своих серьезных проблем невпроворот, и пышные парады в честь иностранных визитеров решить их не могут.

— Тогда зачем ты жрешь жареного цыпленка? — спросил Уэйд. — Раз уж ты такой заклятый белый-пребелый, почему бы не скушать кусочек хлеба без протеина, намазанный бесхолестериновым маргарином?

— Я — черный, — заявил Уэйд. — Поспорим на что хочешь, останешься без порток. Но я не южно-африканец, тоже спорю на что угодно… Ага, вот и она идет.

Он глядел на дверь. Бент заглянул через его плечо. Оба увидели девчонку — невысокого изнуренного подростка, весом не более сорока килограммов. На ней были красные шведские сапожки, черная юбчонка-мини и лавандового оттенка блузка, полускрывавшая тощую, куриную грудь. Вьющиеся волосы гармонировали с цветом сапог. На лбу было явное клеймо потаскухи, а на всем лице буквально пропечатано: наркоманка. Полицейские вскочили и ринулись к двери. Уж эту-то они бы не упустили.

— Мисс Симмс? — спросил Уэйд.

Зайдя справа, он встал между нею и дверью. Теперь не ускользнет. Бент стоял слева.

— Мы офицеры полиции, — сказал он, показывая жетон с эмблемой.

Это ее никак не тронуло. Моргнув, покосилась на жетон, затем взглянула сначала на Бента, потом на Уэйда. Они подумали, что ее мозг окаменел от наркотика. На часах было чуть больше семи, впереди трудная ночь, а Долли уже полностью вырубилась из всего.

— Мы хотели бы задать вам пару вопросов, — заявил Уэйд.

— О чем? — спросила она.

Тусклые глаза не могли сфокусироваться на чем-либо. На устах полуулыбка. Они гадали, на каком зелье она «торчала». Глаза Бента автоматически скользнули по ее голым рукам. Никаких следов шприца на коже. А короткая юбка не скрыла бы уколов на ногах.

— Давайте присядем, — предложил Бент.

— Конечно, — согласилась она.

Таить было нечего, все просто, обычно. Они подумали, что она легко расколется. Рутинная ситуация, почти совсем «вырубившаяся» проститутка и двое «легавых».