— Брось думать о какой-то жалкой девчонке, Гремия… Взгляни на меня, посмотри мне в очи… Ты видишь, огнем радости горят они… Я рада, что вижу тебя, Гремия, говорю с тобою… Слушай, пленник, княжна Тамара, дочь могущественного Гудала, любит тебя.

Замерла в волнении красавица, произнеся роковое слово.

Молчал и Гремия, пораженный речами княжны.

Луна успела выплыть из-за облака и осветить лицо пленника и красавицу, когда Гремия спросил тихо:

— Чего же ты хочешь от меня?

Подняла гордую голову Тамара.

— Ты знаешь, отец мой подарил тебе жизнь по одному моему слову. Ему ничего не стоит подарить нам и свое согласие на брак. Ты едва ли менее знатен меня родом, и замужество мое не будет позором. Завтра же я иду сказать отцу, что люблю тебя больше жизни и выбираю тебя в супруги.

— Никогда! — отвечал бек, — никогда не женюсь я на дочери убийцы моих близких, на дочери моего злейшего врага… Да если бы я и встретил тебя на воле, девушка, все равно, не полюбил бы. Одну Гайянэ любил я всю жизнь, одну ее и любить буду вечно!

— Молчи, безумец! Или кинжал княжны Тамары заставит тебя сделать это! — закипая бешенством, вскричала красавица.

Потом, едва переводя дыхание, заговорила опять:

— Берегись, джигит! Такой обиды до самой смерти не простит тебе Тамара! И оскорбленная княжна жестоко отомстит тебе, Гремия!..

Сказала и, окинув взором, полным ненависти, юношу, исчезла, как призрак во мраке ночи…

С того самого вечера не знает покоя Тамара. День и ночь стоит перед нею, как живой, красавец Гремия. И лютые муки терзают сердце княжны.

И ненависть, и любовь борются в сердце Тамары.

Она в тот же вечер упросила отца унизить молодого пленника.

Приказал Гудал, по желанию дочери, одеть в жалкие смрадные рубища Гремию, кормить его с собаками из одной посуды и давать самую унизительную работу — убирать мусор со двора — заставил делать это его, недавнего хозяина роскошных поместий.

Удовлетворилась таким мщением Тамара, но не надолго.

Увидела как-то Гремию на дворе, подметающего мусор, вскинула на него глаза и встретила его взгляд, счастливый, сияющий, как солнце, такой светлый и прекрасный, какого не бывает у несчастных людей.

«Есть какая-то радость у Гремии, есть утешение… Иначе почему бы, подобно солнцу, сияли его глаза», — подумала Тамара и, закипая новым приливом ненависти, решила во что бы то ни стало добиться истины.

В ту ночь она не ложилась. Княжна легкой тенью скользнула из башни, в то время как луна скрылась за облаками.

Старый сад замка прилегал к уступу скалы.

Вскарабкаться наверх было невозможно, а другого выхода из разбойничьего гнезда не было, кроме ворот замка, которые караулила стража.

Вот почему и оставляли Гремию на свободе ночью в саду. Знали, что пленнику все равно не уйти из неволи.

Гремию, облаченного в жалкие лохмотья, увидела Тамара у подножия скалы.

Он неподвижно стоял с запрокинутой головою и не сводил взора с вершины утеса.

Тамара взглянула туда.

Луна вышла из-за облаков и осветила стоявшую на скале высокую девушку с глазами, прекрасными, как небеса Грузии, с золотистыми косами до пят.

Она говорила:

— Ты видишь, Гремия, я снова с тобою, солнце души моей. Я прикрепила длинную веревку к стволу чинары, по ней ты поднимешься ко мне, на скалу.

— О, Гайянэ, звезда всех моих помыслов, — отвечал пленник, — до сих пор не верится мне, что ты жива и здорова и, благополучно избежав рук злодея, укрылась в горах…

— Полно, сердце мое. Говорить будем после… Лови конец веревки… Я бросаю его тебе вниз…

Тамара окаменела от изумления.