Со временем даже те, кто с раздражением воспринимал его рассуждения о Добре и Зле и «фашизме» в США, начали прислушиваться к его словам, улавливая за непривычной формой серьезность его аргументов, они знали, что пройдет время и он окажется прав. Но сначала и те люди, которые хорошо относились к нему, в основном воспринимали сказанное им как метафоры, что сводило его с ума. В 1963 году Мейлер объявил, что в ближайших восьми номерах «Эсквайра» вместо своей постоянной колонки начинает публикацию романа «Американская мечта» и выдержал поставленные себе жесткие условия, в которых в свое время работали великие Достоевский, Диккенс и Генри Джеймс. Эта самоубийственная затея вызвала огромный интерес, а сам автор позже признался, что пошел на нее из-за необходимости расплачиваться по счетам четырех браков — ежегодно ему требовались большие деньги, а их мог дать только роман, обычная работа над которым занимала долгое время. Читатели гадали, что же придумает автор для следующего номера, поскольку сюжет противоречил традиционным нормам повествования — главный герой уже в первом выпуске задушил свою жену. Волновались и редакторы, хоть и надеялись на то, что у Мейлера «очень рациональная и упорядоченная голова» и все встанет на свое место. В начале 1965 года роман вышел отдельной книгой и вызвал такую бурю противоречивых откликов, что в результате разошелся огромным для США тиражом в пятьдесят тысяч экземпляров и попал в список бестселлеров.

К середине 60-х годов Норман Мейлер отказался от вымысла. Сбросив оковы традиционной формы романа, он решил писать современную американскую историю «как роман», став главным его героем. В его документальных повествованиях, написанных от первого лица, наиболее существенные события следующих двух десятилетий читатель увидел его глазами, ощутил посредством его чувств. Бросив перчатку истории, он стал героем своего времени, что придало его мыслям, чувствам и поступкам иной масштаб, новое качество. Казалось, он узурпировал право представлять своих соотечественников на ее подмостках, где он встречался с теми, к кому было приковано сознание страны — с представителями власти, космонавтами, звездами экрана, спорта, уголовной хроники. Создавая непривычно яркие и на первый взгляд совершенно субъективные портреты звезд, передавая атмосферу этой неповторимой эпохи, пытаясь уловить смысл звездных моментов национальной истории, он сам становился неотъемлемой ее частью и звездой. Под его пером «горячая» история обрела не только эпичность, но и черты современного мифа, что порой и раздражало и искажало ее видение. Но неизменно подкупала подлинность чувств и сложность поставленных задач. Он постоянно строил свою систему мировоззрения, стремясь, по его словам, перекинуть мост между Марксом и Фрейдом, выявить в психологии современного человека связь между его общественным бытием и его духовным миром. «Пока мы не поймем, — писал он, — с помощью каких механизмов власти манипулируют нами, почему мы вынуждены вести образ жизни, который нам не по нутру, почему многие из нас чувствуют омертвение души, пока мы не поймем, что наше мироощущение рождено не отсутствием воображения, но есть продукт разветвленной бюрократической системы, аморальной и несправедливой… мы ни к чему не придем… Я пытаюсь найти корни зла, угрожающего обществу, чтобы пригвоздить его к позорному столбу».