— На это не следует обращать внимания, — сказал Каламак. — Все это похоже на сон и тени: все исчезнет и забудется.

— Она как будто не видела меня, — сказал Кеола.

— Не видела и на самом деле, — ответил колдун. — Мы гуляем здесь невидимками при ярком свете в силу этих талисманов; но они нас слышат, и потому лучше говорить так же тихо, как я.

Он обложил циновку камнями, а в середину положил листья.

— Вы должны будете зажечь листья и поддерживать медленное горение. Я должен буду сделать свое дело, пока листья горят, и та же сила, которая принесла нас сюда, отнесет нас обратно, раньше, чем потемнеет пепел. Приготовьте спички и не забудьте позвать меня вовремя, чтобы огонь не догорел и я не остался здесь.

Как только листья загорелись, колдун выскочил из круга как олень, и давай бегать по берегу, точно выкупавшаяся собака. Бегая, он хватал раковины, и Кеоле казалось, что они сверкали, когда он брал их в руки. Листья горели ярким пламенем, быстро пожиравшим их. У Кеолы осталась только одна горсть, а колдун убежал очень далеко.

— Назад, — крикнул Кеола, — назад! Листья скоро догорят.

Каламак вернулся. Если раньше он бежал, то теперь летел; но как ни быстро он бежал, листья горели еще быстрее. Пламя почти догорало, когда он одним прыжком очутился на циновке. Ветер, произведенный его прыжком, потушил огонь, и с ним исчезли и берег, и солнце, и море, и они снова очутились в сумерках гостиной, и снова их встряхнуло и ослепило, а на циновке между ними лежала груда светлых долларов. Кеола подбежал к окну — на волнах качался пароход.

В тот же вечер Каламак отвел зятя в сторону и дал ему пять долларов.

— Если вы умный человек, Кеола (в чем я сомневаюсь), то вы подумаете, что заснули сегодня после обеда на вернаде и видели сон, — сказал он. — Я говорить много не люблю и держу помощников с короткой памятью.

Ни слова не сказал больше Каламак и больше об этом деле не поминал, но оно засело в голове Кеолы, и если он и прежде был ленив, то теперь ровно ничего не делал.

— Зачем мне работать, — рассуждал он, — если у меня есть тесть, делающий доллары из раковин.

Свой запас он израсходовал. Израсходовал он его на костюмы. Потом он загоревал.

— Лучше бы было купить концертино, с которым развлекался бы я целый день, — думал он и рассердился на Каламака.

— Песья душа у этого человека, — думал он. — Может, когда хочет, собирать доллары на берегу и заставляет меня горевать о концертино! Пусть поостережется! Я не ребенок, я такой же ловкач как и он, и знаю его тайну.

Он сказал об этом своей жене Леуа и пожаловался на поведение ее отца.

— Лучше бы оставить отца в покое. Он опасный человек, чтобы идти ему наперекор, — сказала Леуа.

— Я его не боюсь! — воскликнул Кеола и щелкнул пальцами. — Я его прижму! Я из него могу сделать все, что захочу!

И он рассказал Леуа всю историю.

— Делай, как хочешь, — сказала она, — но если ты вздумаешь противиться отцу, то, наверно, о тебе ничего больше не услышат. Вспомни Уа — он был дворянин представительного собрания, каждый год ездил в Гонолулу, а от него не осталось ни косточки, ни волоска. Вспомни Камау, исхудавшего так, что жена поднимала его одной рукой. Кеола, ты младенец в руках моего отца, он возьмет тебя двумя пальцами и съест тебя как креветку.

В действительности Кеола боялся Каламака, но был тщеславен, и слова жены подожгли его.

— Отлично! Если ты такого мнения обо мне, я тебе докажу, как сильно ты ошибаешься, — сказал он и прямо прошел к тестю, сидевшему в гостиной.