Павел Мефодьевич жил и работал в доме, напоминающем загородную дачу, окруженную платанами.

    Мы вошли в большой холл. Стены из толстых сосновых бревен, пол из полированных досок. На стене, прямо против входа, висела картина, написанная маслом, на ней - древнее поселение: приземистые строения с крышами из соломы, в центре - византийский храм. Березы с гнездами грачей и грачиная стая в синем небе. Я никогда не видел таких поселений, они давно исчезли, остались только немногие храмы в окружении совершенно других зданий, или просто посреди поля, или в парках. Вид жилищ предков, убогая их красота почему-то приковали нас к картине, и я, и Костя долго смотрели на полотно. Павел Мефодьевич стоял поодаль и улыбался.

    -  Крайняя изба слева принадлежала моему прадеду, Картину писал дед. Нравится?

    -  Очень! - ответил Костя.

    -  Еще бы! Русь! Отсюда все пошло.

    Он пригласил в свой кабинет, похожий на выставочную залу фотохудожника: стены этой очень большой комнаты покрывали фотографии, главным образом солнечных закатов на море и на суше в разных частях света.

    -  Я пойду заварю чай, - сказал хозяин, - а то Моя Прелесть до сих пор не научилась делать это как надо. Соблюдает секунда в секунду все манипуляции, до сотой градуса выдерживает температуру, а все не то. У нее отсутствует творческое начало, а без этого невозможно приготовить настоящий чай. Извините и развлекайтесь картинками, здесь найдется парочка любопытных снимков.

    -  Ничего себе парочка! - оказал Костя, когда он ушел. - Здесь их несколько тысяч и на самом деле есть очень красивые, хотя бы вон тот сбоку!

    Косте приглянулся пейзаж, видимо, средней полосы Европейской части России. Всхолмленная равнина, поля, сосновый бор, мрачный настороженный, засыпающий уже, и березовая роща, веселая, смеющаяся, вся в закатных лучах солнца.

    Затем меня привлекли фотографии очень древнего вида; их было немного на стенке перед рабочим столом.

    -  Посмотри! - сказал я Косте. - Вот его родственники и друзья. А ты все еще считаешь его киборгом.

    -  И у киборга могут быть родственники и друзья по людской линии. Это же гибрид человека и машины, да притом не одной. Хотя… - Костя умолк, впившись в пожелтевшую фотографию, снятую на космодроме.

    Группа космонавтов сосредоточенно смотрела в объектив. На молодых лицах застыли наигранные улыбки, которыми они прикрывали тревогу перед неведомым…

    Бесшумно вошла Моя Прелесть с подносом. На нем стояли чашки, вазочки с печеньем, сладостями, фруктами. За Прелестью, что-то ворча под нос, шел Павел Мефодьевич и нес большой фарфоровый чайник с рельефными драконами на боках и крышке.

    -  Не доверяю я этой ветреной механической девчонке. - Он осторожно поставил чайник на круглый стол у окна. - В первую пору нашего знакомства, когда я прочитал ее аттестат, то так был ошарашен ее невероятными достоинствами, что доверил ей чайник и чуть было не лишился своего единственного утешения. Представьте, она поставила его на плиту без воды и еще попыталась свалить вину на меня. Видите ли, я не объяснил ей, что вначале наливается в него вода.

    Моя Прелесть очень ловко сервировала стол и невозмутимо слушала все замечания на свой счет. На ее круглой лукавой физиономии из вибропластика пробегало нечто похожее на улыбку.

    За открытым окном бархатисто шумели платаны, заглушая все другие звуки.