Невеселая реальность нахлынула на Лешку, и фантазии улетучились. По телевизору шла программа «Время». Услышав Лешкины шаги, бабушка спрятала дрожащую руку за спину и повернулась к нему:

— Набегался? Не очень? Слава богу. А я смотрю телевизор. Ты знаешь, Леша, я могу пропустить любую передачу, даже «В мире животных», но «Время» смотрю всегда. Не могу заснуть, пока не узнаю, где война, где кризис, где землетрясение и вообще что где происходит. Приучили нас к международному положению, приучили лекциями, последними известиями, но, по-моему, не только в них дело, а в людях: они так устроены, что беспокоятся друг за друга, где бы они ни жили. Твой дед всегда переживал, если в какой стране наводнение случилось или какое другое стихийное бедствие. У нас в те времена, судя по прессе, ничего не происходило. Наверно, горы были сознательные, реки из берегов не выходили, сейчас немного «подраспустились». Зато горы стали как горы, реки как реки. Нормально стало. К радиоприемникам телевизор добавился, смотри, слушай, что в мире происходит, переживай на здоровье. Я помню, когда умер Черчилль, то твой дедушка сильно расстроился, и я ему сказала: «С чего бы это? Ведь ты недолюбливал Черчилля?» — «Не любил, — сказал дед, — но с ним окончилась целая эпоха, а это что-то да значит. Ведь и мы в это время жили!» Твой дедушка любил выражаться философски, и когда ему стало совсем тяжко, то он не сказал, что умирает, а вымолвил тихо: «Земля обновляется!» Я к чему тебе говорю, Лешенька, земля действительно обновляется, и мне уходить скоро.

— Нет, бабушка!

— Смешной ты, Леша! Тебе не хочется, и ты говоришь «нет!». А жизнь к тебе не прислушается, пойдет дальше. Поговорить с тобой хочу о деле житейском, ты меня выслушай. Мы с дедом много не накопили, но что есть, тебе достанется, и не об этом разговор. Хочу сказать о квартире. Мы с дедом здесь почти сорок лет прожили, здесь мама твоя родилась, ты жил, и это твоя квартира, по праву твоя. Я больная, нуждаюсь в уходе, а ты единственный родственник. Пропишут тебя ко мне, Леша, будешь жить в Москве, тут тебе и все удобства, и климат получше, и снабжение, и вообще жизнь интереснее. Женишься, заживешь семьей. Как твоя девушка? Виделись?

— Был у нее дома, познакомился с мамой.

— Ну и как?

— Как… Порядок, бабушка. Мама сказала, что у меня чудесная профессия, что она мечтала о таком женихе для своей дочери.

— Какая хорошая женщина!

— Да, бабушка, и дочка — красавица, но мне она вдруг разонравилась.

— Вот те на! Ни с того ни с сего?!

— Сам не знаю почему, но разонравилась!

— Ладно, Лешенька, не беда. В Москве красавиц много. Другую подыщешь.

— Пока не собираюсь. У меня есть Зинка. Ты знаешь, бабушка, у Зинки характер не золотой, даже не серебряный, с ней о многом не поговоришь, но люблю я все-таки ее, она — своя.

— Пожалуйста, Лешенька, приезжай с Зинаидой. Я слова не скажу.

— Спасибо, бабушка, я никогда об этом не думал. Мы вместе… Соблазн большой. Я к тебе, бабушка, приеду в отпуск, как обещал, а насовсем… Не знаю.

— Тебе что-то здесь не нравится, Леша?

— Нет, бабушка, тут здорово. Что и говорить — Москва! Но что я здесь буду делать? Чего искать в московской земле? Хотя у нас там не курорт и бывают такие минуты, такие минуты, бабушка, я тебе честно говорю, такая тоска гложет и так холодно, что отдашь все, чтобы очутиться в тепле, рядом с тобой, пить чай и, сидя в этом кресле, спокойно смотреть телевизор.