— Тебе только рыбу по плошке гонять, — поддразнил третий, плечистый, с открытым забралом. Глаза сидели на его широком плоском лице, как две голубые бусины, в грязно-желтой бороде виднелись кривые зубы. — А вот я, клянусь Ватаном, его подколю.

— Хвастать ты горазд, а приходишь всюду последним, Тостиг, — не остался в долгу первый.

— Помолчи, Онгист, — проговорил воин в бараньем шлеме. — Ставлю десять золотых, что добыча будет за мной.

— Идет! — Первый нагнулся и перерезал кинжалом веревку. — Давай, парень, беги!

Гаэлен на бегу подобрал камень, швырнул, и желтобородый Тостиг кувыркнулся с коня.

Потом копье ударило его в спину, перед глазами сверкнула сталь меча.

— Знатно, отец! — успел услышать Гаэлен, прежде чем тьма поглотила его…

Он утратил всякое представление о времени и пространстве. Он был черепахой и тащился, медленно поджариваясь, по горячим углям; кружил, как паук, в наполненной болью лохани; погибал в кипятке, как рак, — но все-таки полз.

Все это время за Гаэленом неспешно шагал желтобородый воин, так ловко сброшенный им с коня.

Тостигу становилось скучно. Поначалу он любопытствовал, далеко ли уползет этот подранок. Как ужаснется мальчишка, в какое отчаяние придет, увидев, что мучился попусту! Но теперь тот, по всему видно, бредит, и незачем тратить на него время. Тостиг вытащил меч, собравшись прикончить парня ударом в затылок.

— Если убьешь его, красавчик, отправишься следом за ним.

Тостиг отскочил и направил меч на сумрачный лес. Оттуда выступил высокий горец в кожаном плаще — в руке посох с железным наконечником, на груди черная перевязь с двумя кинжалами, на бедре длинный охотничий нож. Темная борода в виде трезубца усиливала насмешливое выражение зеленых глаз.

Тостиг всматривался в полумрак леса, но этот воин был, похоже, один.

Горец, остановившись как раз за пределами досягаемости меча, оперся на посох и с улыбкой поведал:

— Ты находишься на земле Фарленов.

— Аэниры ходят где хотят, — заявил Тостиг.

— Не здесь, красавчик, и не всегда. Ну так что — уходим или умирать будем?

Тостиг медлил. Асбидаг, его отец, всегда говорил, что с горцами связываться не следует. Во всяком случае, не теперь. Похлебку едят ложка за ложкой, говорил Асбидаг.

Но этот горец позарился на добычу Тостига.

— Ты кто? — спросил аэнир.

— В твоем сердце, варвар, осталось жизни еще ударов на пять, — предупредил Касваллон.

Тостиг посмотрел в зеленые, словно море, глаза. Будь он уверен, что горец и в самом деле один, он рискнул бы ввязаться в бой, но тот держался уж слишком спокойно. Ни один горец не мог так вести себя в присутствии вооруженного аэнира, не будь перевеса на его стороне. В лесу, без сомнения, затаились лучники.

— Мы с тобой еще встретимся, — посулил, отступая, Тостиг.

Касваллон, не удостоив его ответом, осторожно перевернул на спину раненого подростка. Убедившись, что раны заткнуты тканью, он вскинул мальчика на плечо, подхватил посох и скрылся в лесу.

Гаэлен ворочался и стонал — наложенные недавно швы больно стягивали воспаленные раны. Открыв глаза, он увидел перед собой каменную стену пещеры. Запах горящего бука щекотал ноздри. Мальчик перевернулся на здоровый бок и увидел, что лежит на широком сосновом топчане, укрытый двумя шерстяными одеялами и медвежьей шкурой. Пещера насчитывала шагов двадцать в ширину и тридцать в глубину, но в дальнем ее конце виднелся какой-то ход. Занавес, сшитый из шкур, закрывал устье. Гаэлен осторожно сел. Кто-то перевязал ему бок и раненый глаз. Он пощупал обе повязки.