— Здравствуйте, — вежливо улыбнулась мне блонда.

Странное возникает ощущение, когда только что слышал тот же голос по радио.

— Как школа? — спросил я уборщицу. — Произвела фурор новым платьем?

— Ещё какой, — раздражённо ответила она. — «Обноски, тряпьё, оборванка, нищебродка…» Впрочем, мой личный приз симпатий отдан автору версии, что вечером я мою этой тряпкой пол в сортире, а утром заворачиваюсь в неё и иду в школу. Даже не постирав. Поэтому от меня воняет, как от унитаза.

— Она сломала ему нос, — весело сообщила мне блондинка.

— За это меня оставили после уроков. Но я сбежала. А что они сделают? Вызовут в школу родителей? Ха-ха три раза. Мамка даже не поймёт, о ком речь.

— Будут неприятности?

— Ой, босс, да какая теперь разница! Училка сегодня сказала, что на осеннем празднике всем вручат аттестаты. Учебный год будет всего две недели, из них половина первой уже прошла, так что они могут провалиться со своими взысканиями.

— Учительница сказала, что ты хорошо учишься и вообще способная.

— Мне приходилось, — зло сказала Швабра, — уроки делать было некогда, на мне сумасшедшая мамаша и хозяйство, надо было успевать в школе.

— А брат?

— Кто?

— Брат. Твой старший брат. Он чем был занят? Кстати, он вернулся?

— У тебя есть брат? — спросила заинтересованно блонда.

— У меня есть… Ах, да! Брат. Прикинь, босс, я вдруг про него забыла!

— Точно, — спохватилась блондинка. — У тебя же брат. Редкостный козёл.

— Не то слово, — подтвердила Швабра. — Странно, впервые не вспоминала о нём. С глаз долой, из сердца вон. Нет, босс, он не объявлялся.

— Это называется «вытеснение», — важно сообщила её подруга. — Когда забываешь всякое неприятное, как будто его и не было.

— Тогда я ничего бы не помнила, начиная с рождения, — возразила ей Швабра. — Ладно, босс, я сейчас переоденусь, и за работу.

Платье ей действительно совершенно не идёт. Что-то невзрачно-серое, на пару размеров шире, чем надо бы. В нём она выглядит даже более худой, чем на самом деле.

— Зря она не купила другое платье, — сказала блондинка, проводив её взглядом. — То красивое и отлично на ней сидит. Или вы тоже считаете, что она уродина?

— Не считаю, — ответил я кратко.

— Это всё брат. Он над ней с детства измывался. Называл уродливой мелкой вонючкой, постоянно говорил, какая она мерзкая и противная. Когда её мать… ну… заболела, он как с цепи сорвался. Пока не выросла настолько, что смогла давать ему отпор, он её чуть до самоубийства не довёл несколько раз. Не знаю точно, что вытворял, она не рассказывала, но с тех пор у неё нервная тошнота на всё. Поэтому она такая худая. Прекратил, когда она его чуть не задушила во сне. Вести себя как козёл не перестал, но хотя бы не лез больше. Не знаю, куда он пропал, но надеюсь, что с концами. Вот ни чуточки его не жалко.

— А вы давно с ней знакомы? С детства?

— Она со мной — да. Я с ней — нет. Вы же знаете, как это бывает?

— Знаю, — кивнул я.

— Значит, я в вас не ошиблась.

— Это как сказать… Как правило, все ошибаются. Ты видела её брата?

— Пару раз. Провожала её домой, натыкалась. Каждый раз он был пьян и говорил гадости.

— Можешь его описать? Как можно подробней?

— Зачем вам?

— Ну, всё-таки он пропал…

— Я вас умоляю, не надо его искать! Она как будто оживает с каждым днём без этой сволочи!

— Чтобы знать, кого не искать, описание тоже пригодится.